Только почему-то скрыли от читателей четыре обстоятельства — наисущественные.
Первое. Автор — не шолоховед, а пушкиновед. Потому, видимо, и не был собран надлежащий материал для научных выводов. Смешно сказать: библиография включает лишь одну (!) шолоховедческую книгу (подробный разбор труда Медведевой-Томашевской я изложил в своей книге «Тайная жизнь Михаила Шолохова… Документальная хроника без легенд» в главе «Недокованное стремя»).
Второе. Сей труд нельзя считать научным, ибо он просто не успел стать таковым. Едва начат. В предисловии обещаны три главы. Однако написана была только первая — в недоработанном виде, вторая глава имеет один раздел вместо трех обещанных, третьей главы вовсе нет.
Третье. Отброшен такой непреложный закон науки, как обязательность сопоставления разных точек зрения. В книге, к примеру, «запамятовали» упомянуть предостережение парижского издателя «Стремени» Никиты Струве: «Это только гипотеза. Тезисы заимствования основных линий романа у Крюкова можно оспаривать. Окончательных доказательств в принципе нет».
Четвертое обстоятельство. Забвение научной этики — боязнь споров и возражений. Солженицын умалчивает при переизданиях своего предисловия, что каждое антишолоховское утверждение давно опровергнуто. В том числе моим обращением к нему на полутора газетных страницах с названием «Открытое письмо Александру Солженицыну. С 25 уточнениями, дополнениями и опровержениями. Эмоции или факты. Многодесятилетнее ниспровержение Михаила Шолохова — есть ли основания?» (Независимая газета. 2000. 15 янв.).
…Предисловие вводит в заблуждение неискушенного читателя, ибо содержит множество ошибок и искажений, чтобы внушить — нет творца Шолохова. Опровергну хотя бы главные.
Опровержение 1. Читаю у Солженицына: «Перед читающей публикой проступил случай небывалый в мировой литературе. Двадцатитрехлетний дебютант создал произведение на материале, далеко превосходящем его жизненный опыт и его уровень образования».
— Не был новичком-дебютантом: выпустил книги рассказов, повесть и показал себя как романист в нескольких главах «Донщины».
— Возраст. Неумело сосчитаны годы, ушедшие на роман: он был закончен через 15 (!) лет, в тридцать пять годов от роду.
— Образование. Не имел начального образования Диккенс, никаких дипломов — Горький и Маяковский, не закончил университета Л. Толстой… Не удержусь и сошлюсь на мнение одной из ближайших сподвижниц Солженицына — внучки Леонида Андреева — О. Карлайл: «Из разговора Шолохова стало ясно, что он начитан, особенно в области русской литературы».
Опровержение 2. Читаю в предисловии: «Последующей 45-летней жизнью никогда не были подтверждены и повторены ни эта высота, ни этот темп».
— Не одинакова творческая судьба у тех, кто, как Шолохов, брался за многотомные эпопеи. У одних плодовитая: Бальзак, Золя или, к примеру, сам Солженицын со своим «Красным колесом». У других иначе: Сервантес или Лев Толстой многокнижия одного произведения не повторили.
— Высота. Кому какая видится. Ромен Роллан, к примеру, очень высоко ценил «Поднятую целину». Вл. Максимов, поначалу единомышленник Солженицына, писатель-эмигрант, антикоммунист, то же о «Целине»: «Дай-то Бог большинству нынешних знатоков советской деревни такого знания предмета и такого уровня письма!»
— Темп. Упрек в малой плодовитости отпадает, если знать, сколько лет похищено — лучших лет! — издевательствами редакций и партагитпропа: требования переделок, политкупюр, длительные задержки (однажды — на три года), придирки. А еще пять довоенных лет, когда отбивался от провокаций и наговоров, от преследований — грозил арест. А тяжкая контузия в войну?! А диабет, инсульты, рак?! Он обычно писал быстро — в темпе! — если не мешали. Как стремительно, например, писалась «Целина».
Опровержение 3. Читаю: «Сам непререкаемый Сталин назвал Шолохова „знаменитым писателем нашего времени“. Не поспоришь…»
Однако же Солженицын зачем-то «не заметил», что далее шло, как уже знает читатель этой книги, сугубо приговорное — о грубейших ошибках. Не случайно, когда сталинский отзыв был напечатан, так сразу остановили переиздание и потребовали переделок.
Опровержение 4. Читаю: «Удивляет, что Шолохов давал в течение лет согласие на многочисленные беспринципные правки „Тихого Дона“ — политические, фактические, сюжетные, стилистические».
Но как же можно забыть постоянные надругательства партийных и литературных цензоров над рукописью и автором? И зачем утаивать причины обоснованного саморедактирования: поубавил диалектизмов и того, о чем однажды сказал мне: «Подрастали мои дочери, и я внезапно подумал: как читать им слишком вольные сцены».
Опровержение 5. Солженицын пишет: «Автор с живостью и знанием описал мировую войну, на которой не бывал по своему десятилетнему возрасту, и гражданскую войну, оконченную, когда ему исполнилось 14 лет».
— Но разве сам Солженицын не писал об этой войне? А опыт Лермонтова («Бородино»), или Льва Толстого («Война и мир»), и сотен, сотен других творцов!
Мог бы продолжить опровержения (в полном виде они в упомянутой газете), но уже ясно: по саже хоть гладь, хоть нет — все черно.
Впрочем, на крепкий сук всегда найдется острый топор. И на «антишолоховиану» Солженицына с Медведевой нашелся. Да такой острый и увесистый, что от развесистых обвинений в плагиате ничего и не осталось.
Речь о книге «Кто написал „Тихий Дон“ (Проблема авторства „Тихого Дона“)». Ее создатели — группа шведско-норвежских ученых (филологи и программисты-электронщики) по идее и под руководством Гейро Хьетсо.
…Шолохов узнал, что некоему норвежскому слависту советский МИД не дает визу. Спросил — отчего? Ответили просто, в расчете на то, что он как член ЦК разделит праведность позиции ЦК:
— Он там влез в споры и этим подогревает тему плагиата. Разве для науки тема плагиата актуальна?
— А с кем спорит? — спросил Шолохов.
— Да с этим самым Солженицыным. Но кому это надо провокацию раздувать?!
В Осло ушла телеграмма. Хьетсо разбирал латинские буквы русского текста: «Буду рад видет вас вешенской добро пожаловат михаил шолохов».
Вот она, виза!
Но еще и пропуск понадобился, чтобы пробиться через внезапно закрытый хитрованами въезд в Вёшки. Хьетсо прилетел в Москву и в своей гостинице хотел заказать билет на Дон. Ему в ответ — Шолохов болен. Упрям, однако. Нашел сподвижника, тот — за телефон. Вёшенец без всяких оговорок подтвердил желание повидаться. Любил настырных.
20 декабря 1977 года в послеобеденный час Хьетсо уже кланялся Шолохову. Тот в ответ по-норвежски: «Добро пожаловать!» Мария Петровна появилась и пригласила отобедать. Ждали, выходит, рассчитав, сколько понадобится на дорогу из Миллерово.
