Для русской драматургии XIX века комедии Гоголя имели огромное значение. Прямой дорогой русской драматургии являлась дорога реализма. А. Н. Островский усвоил принципы гоголевского реализма, обогатил их, создал обширную и разнообразную галерею типических характеров. Он не только расширил сферу жизненных явлений, охваченных Гоголем, но и углубил принципы его реализма, создав социальную драму, объединив в своих произведениях принципы комедии и драмы. В своих комедиях Островский пополнил гоголевскую традицию глубокими драматическими коллизиями, обогатил ее детальной психологической разработкой характеров.
Воздействие Гоголя имело большое значение и для Тургенева, который воспринял как сатирическую традицию творчества Гоголя, так и его лирическое начало, Образы помещиков-крепостников в «Записках охотника», в особенности в таких рассказах, как «Бурмистр», «Контора», «Два помещика», продолжили принципы гоголевского изображения поместной среды, обличения ее социальной деградации. Замечательные, полные лиризма пейзажи в повестях и романах Тургенева тесно связаны с пейзажной живописью Гоголя. Не менее явственно гоголевские черты сказались и в драматургии Тургенева («Завтрак у предводителя», «Безденежье», «Нахлебник») – в мастерстве бытовых, типических характеристик, в изобличении распада и безнравственности дворянского общества.
Гениальным продолжателем Гоголя явился Салтыков-Щедрин, который придал гоголевской сатире политическую целеустремленность, боевой, революционный характер. «… Гоголь положительно должен быть признан родоначальником… нового, реального направления русской литературы», – писал Щедрин. Как указывает исследователь его творчества Я. Е. Эльсберг: «Щедрин продолжал дело Гоголя, пройдя идейную школу Чернышевского и Белинского и создавая свою сатирическую эпопею в обстановке пореформенной эпохи, в условиях гораздо более сложной и бурной политической жизни, чем та, свидетелем которой был Гоголь». Щедрин не знал тех мучительных сомнений и противоречий, которые одолевали Гоголя, обладал той идейной целеустремленностью, той политической ясностью взглядов, которые определяли и художественное своеобразие его сатиры. «Если для Гоголя, – указывает Я. Е. Эльсберг, – неясны были политические корни той «пошлости», которую он преследовал в окружающей действительности, если он как мыслитель был склонен к отвлеченному и бесплодному морализированию, то сатирические удары Щедрина непосредственно направлялись против всех враждебных народу социальных групп, против произвола и дикости самодержавия и крепостничества, против пореформенного буржуазного хищничества, против двоедушия и лганья российского либерализма. В стиле Щедрина сочетаются гоголевски точное, конкретное и резкое изображение жизни и быта господствующих классов царской России, гоголевская красочность и многоцветность образов, гоголевская страстность и богатство языка с ясностью, несгибаемостью, последовательностью, целеустремленностью мысли Белинского и Чернышевского».[433]
«Помпадуры и помпадурши», «Господа ташкентцы», «История одного города» и многие другие произведения Щедрина продолжали принципы гоголевской сатиры, еще более обостряя и подчеркивая ее разоблачительную силу, прибегая к принципам гоголевской типизации, сатирического гротеска, разоблачительного комизма деталей. История города Глупова многократно усилила и обобщила тот разоблачительный смысл, ту беспощадность в обличении «пошлости» и антинародности крепостнического «порядка», которые были намечены Гоголем как в «Повести о том, как поссорился…», так и в описании губернского города в «Мертвых душах». Гиперболизм сатиры Щедрина восходит к гоголевскому сатирическому обобщению и типизации, но он социально целеустремленнее, насыщеннее конкретным политическим содержанием.
Для Льва Толстого Гоголь – «огромный талант», который раскрывается в его художественных произведениях. «Отдается он своему таланту, – указывал Толстой, – и выходят прекрасные литературные произведения, как «Старосветские помещики», первая часть «Мертвых душ», «Ревизор» и в особенности – верх совершенства в своем роде – «Коляска». Тогда же, когда Гоголь отдается своему «чувству», своим религиозно-нравственным идеям, он терпит неудачу, выходит, – по словам Толстого, – «отвратительная чепуха».[434] Для Толстого Гоголь прежде всего автор «Мертвых душ» и «Ревизора», и хотя сам Толстой в своем творчестве шел во многом иными путями, чем Гоголь, произведения великого реалиста помогли ему поднять на новую высоту традиции русского реализма. Точная живопись гоголевских описаний, конкретная индивидуализация речи каждого персонажа – все это было по-новому переосмыслено и передано Л. Толстым. По-иному осмыслены Толстым и разоблачительные принципы гоголевской сатиры. Толстой не прибегает к тем гротескно-сатирическим приемам Гоголя, которые чужды ему, но сохраняет обличение как раскрытие действительности другой, пореформенной эпохи, срывая все и всяческие маски с ее отвратительных проявлений.
Гоголь как великий художник-реалист, в правдивом и широком изображении социальной действительности, как писатель, выражавший национальное и народное начало в своем творчестве, сохранил все свое значение и влияние на многие поколения писателей. Писатели демократического лагеря 60-х годов – Глеб Успенский, Помяловский, Решетников и многие другие – также продолжали традиции, связанные с Гоголем, насыщая свои произведения новым общественным содержанием, обращаясь к еще более смелой и последовательной критике действительности. «Нравы Растеряевой улицы» Гл. Успенского углубили социальную живопись Гоголя, придали конкретность его сочувствию к людям, уродуемым несправедливостью социального строя, усилили резкость обличительных красок.
«Величайшим русским писателем» называл Гоголя Чехов. Такие рассказы Чехова, как «Человек в футляре», «Смерть чиновника» и многие другие, особенно близки к гоголевским принципам комического изображения. В них резко подчеркивается сатирическое начало, гротескно заострены проявления духовного ничтожества и раболепия представителей омертвевшей бюрократической клики «существователей». Не менее характерно для Чехова и его внимание к бытовым мелочам, деталям повседневности, в которых он, как и Гоголь, умеет увидеть и подчеркнуть типическое, рисуя с их помощью социальный и психологический облик своих героев. Особенно близки к гоголевской традиции чеховские водевили, с их едкой иронией, острым комизмом бытовых ситуаций, меткой характерностью речевых портретов персонажей.
