Зима прошла тихо. Но весной, 9 марта, неожиданно лифляндцы напали на Ивангород, убили там воеводу Ивана Андреевича Лобана-Колычева с товарищами и до 200 человек ратников, а за бежавшими гнались до крепости Ямы; на возврате сожгли Ивангородское предместье и удалились. С другой стороны 17 марта подступили они к городу Красному, взяли волость Коровий Бор и окрестности, семь дней грабили и жгли, а поселян убивали. Следующее лето опять протекло спокойно с обеих сторон. Но к осени орденмейстер Плетенберг явился опять во псковских пределах с 7000 конницы, 1500 орденской немецкой пехоты, 5000 курляндцев и латышей, с толпой эстляндских крестьян и с великим запасом тяжелых орудий. 2 сентября, к ночи, подступил он под Изборск, разбил несколько стен пушками, но, не желая тратить времени на взятие крепости, в следующее же утро двинулся ко Пскову, а 6 сентября был уже против стен градских на Завеличье, которое до прихода его выжжено было самими псковичами. Уставив свои батареи наипаче против стен Крома, или Кремля, он открыл ужасную стрельбу на город, из которого со стен также ответствовали ему и не допустили его сделать никакой переправы через реку. Поэтому, дабы себе открыть безопаснейший переход, пошел он вверх на броды, к Выбуту. Псковичи наперед из осторожности сделали там против бродов стену и на страже имели сильный отряд, который встретил его мужественно; удержать, однако же, не смог, и он, перешедши Великую реку по бродам, явился с другой стороны под городом – у Полонища, недавно перед тем только огражденного новой деревянной стеной до Гремячей горы; а застенные посады все были выжжены, дабы не дать укрытия неприятелю. Под пушечной обоюдной стрельбой два дня войска его покушались всходить на стены, но всегда сильно были отбиваемы. Между тем узнал он, что сзади его приближаются уже московские и новгородские войска. Сие заставило его немедля отступить от города, и, дабы затруднить переход упомянутым войскам, сжег он на реке Черехе мост, а сам опять на бродах перешел за Великую реку. Как скоро пришла вспомогательная сила, то по прежней своей дороге удалился он вовсе от Пскова на 30 верст, но воеводы московские Даниил Васильевич Щеня и Василий Васильевич Шуйский, не теряя времени, соединились со псковскими войсками, поспешили вслед ему и обошли его за Изборском. Там 13 сентября встретились они с ним при озере Смолине и на Могильнике. Целый день четыре раза окружали они неприятеля, который, однако же, каждый раз пробивался. Наконец, Плетенберг употребил военную хитрость, показав вид, будто бы уклоняется от сражения и бросает свои обозы. Русские ратники безрассудно бросились тотчас на обозы для добычи, перерубили всех обозных чухонцев, а при грабеже начали даже драться и между собой. От сего всех почти полков ряды расстроились, многие вышли из повиновения, и когда Псковский князь Иван Иванов Горбатый начал своих разбежавшихся по кустам загонять в строй, то они обругали даже его и дали ему прозвище опремом и кормихном. А между тем Плетенберг, открыв сильную стрельбу из артиллерии, смутил еще более русские войска, которые, в беспорядке наскакивая на его стройные ряды, сами от них падали толпами. Между ними пали также на поле сражения храбрые русские вожди: князь Федор Александрович Кропоткин, Григорий Дмитриевич Давидович, Юрий Тимофеевич Юрлов и многие дети боярские. Наконец, русские устроились, напали дружно и отбили неприятеля с великим уроном. 1500 человек его пехоты были совершенно рассеяны, а около 400 положены на месте. Наступившая уже ночь заставила разойтись обе стороны. Лифляндские летописи приписывают все преимущество и победу своим, считают всего бывшего тогда нашего войска, кроме 30 000 татар, одних русских 90 000, а иные до 100 000, из коих якобы побито 40 000, а своих только 400 пехоты и несколько конных с немногим числом офицеров, и говорят, что таковая потеря принудила русских отступить, а орденмейстеровы войска якобы на месте сражения три дня отдыхали, от усталости не в силах будучи преследовать. Сам Плетенберг из хвастовства уставил у рыцарей праздновать навсегда день якобы победы своей 13 сентября и дал пехоте своей наименование железной[31]. Но множество лифляндских пленников, долго и после сего в России остававшихся, о выпуске коих в 1505 году ходатайствовали у великого князя Московского римский кесарь Максимилиан и Филипп, король испанский, опровергает сие хвастовство. Даже некоторые из самих лифляндских историков не оспаривают у русских преимущества в сем сражении, а приписывают оное только измене одного лифляндского рыцаря, а по сказанию Гильзенову – ротмистра, с целым немецким полком своих рейтаров будто бы перебежавшего на нашу сторону и наведшего русских на лифляндскую пехоту. То же подтверждает и вскоре после сей войны заключенное на шесть лет перемирие, которое сам Плетенберг называл для Лифляндии постыдным. Оно состояло из 54 статей, большей частью прежних обязательств, и между оными подтверждено было старинное – о повинности Дерптского епископа, за поручительством орденмейстера, платить России поголовную дань и оброк новгородским и псковским церквам. А во Пскове мирный сей трактат празднован был колокольным звоном и пушечной стрельбой.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
О названии кривичей ходят разные толки. В. Н. Татищев производил оное либо от сарматского слова «криви», означавшего «верховье», или от латышского – в Восточной Пруссии, по сказанию Дуйсбурга, в городе Ромове бывшего первосвященника Криве, коего учения они якобы держались. Другие думают, что их столица была между Вильно, Гродно и Минском и называлась Криве; а у С. Герберштейна упомянут Крева, городок с опустевшим замком. Третьи производят их от древнейших кровичей, упоминаемых еще у Геродота (кн. IV, 49), живших сперва во Фракии. Граф Иван Потоцкий находит их и в летописи Иорнанда под именем хринов, а у Константина Багрянородного они называются кривитени, и земля их полагается между реками Припятью и Неманом.
Чудское и Псковское озера составляют одно. (Ред.)
Село Выбутское, или у народа именуемое Лыбутское, существует и ныне, а ниже оного в полутора верстах на реке Великой – два рукава, обтекающие лежащий посередине остров: один рукав, мельче, текущий вброд по каменному дну, называется доныне Ольгиными слудами (слуда значит подводный камень), другой же рукав, поглубже, – Ольгиными воротами. Ниже сего урочища – на правом берегу устья реки Кеби, впадающей в реку Череху, – есть другое урочище, известное под именем Буденик, или Будник. Издревле предание гласит, что там была также отчизна Ольгина и родина великого князя Владимира Святославича, внука Ольгина, в летописях именуемая Будятино село. До недавних времен там была еще деревня, принадлежавшая фамилии графа Разумовского, после переведенная на другое место, за Великую реку. Но для запашки полей доныне оставлен на том месте, именуемом так же Буденик, приказчичий и скотный двор. С 1809 года сие имение было куплено Г. Р. Державиным.
Плискова, Переяславль, или Переславец (бывший после столицей великого князя Святослава) и другие города на правом берегу Дуная в Болгарии по сказанию Кодина и неизвестного греческого описателя константинопольских древностей, изданных Бандурием, построены императором Константином Великим. Лев Диакон, историк X века, описывает завоевание сих городов императором Цхимисхием во время войны со Святославом. Греческие историки XI и XII веков упоминают также о задунайских Плискове, Переяславле и других болгарских городах, и тогда еще существовавших.
Особенная Изборская летопись подробно напечатана в «Отечественных записках» 1825 года и в V т. «Чтений в Московском обществе истории и древностей российских».
На польском языке доныне dz^dzinec значит двор перед палатами или замком, площадка дворовая.
То есть примерно 1058 м (древняя сажень равна 2 м 16 см). (Ред.)
В архивных делах польских (московский архив Министерства иностранных дел, № 18, л. 135) сказано, что государь царь Федор Иванович после смерти отца своего князю Ивану Петровичу Шуйскому за его службу пожаловал великое жалованье в кормление «Псковом обеими половинами и с пригороды и с тамгой и с кабаки».
