«Если я был счастлив, когда-нибудь, то это даже и не во время первых упоительных минут моего успеха, а тогда, когда еще я не читал и не показывал никому моей рукописи: в те долгие ночи, среди восторженных надежд и мечтаний и страстной любви к труду; когда я сжился с моей фантазией, с лицами, которых сам создал, как с родными, как будто с действительно существующими; любил их, радовался и печалился с ними, а подчас даже и плакал самыми искренними слезами над незатейливым героем моим» (Д18, 3; 186).
Процесс создания романа изменил взгляд Достоевского на искусство. Он судит если не свысока, то с высоты величия своего замысла:
«Старые школы исчезают. Новые мажут а не пишут. Весь талант уходит в один широкий размах, в котором видна чудовищная недоделанная идея, и сила мышц размаха, а дела крошечку» (Д18, 15.1; 67).
Что же предложил дебютант своему читателю? Что можно было ждать от него после этих амбициозных слов? А далее были сказаны такие слова, что уже одно то, что они произнесены, свидетельствует о степени глубины осознания автором «Бедных людей» силы своего дарования:
«Брат в отношении Литтературы я не тот, что был тому назад два года. Тогда было ребячество, вздор. Два года изучения много принесли и много унесли» (Там же, 68).
Работая над романом, Достоевский произнес жуткие слова:
«Если мое дело не удастся я может быть повешусь» (Там же).
Чуть позже отдавая роман в чужие руки, Достоевский назначил страшную цену своему дебюту:
«А не пристрою романа, так может быть и в Неву. Что же делать? Я уж думал обо всем. Я не переживу смерти моей idée fi xe» (Там же, 70).
Кто из писателей назначал такую цену своему дебюту? Для Достоевского это был вопрос жизни и смерти. Для него литература уже стала смыслом не только духовного, но и личного существования.
И Достоевский одолел судьбу. Два первых читателя, Григорович и Некрасов, пришли в восторг. Третий, Белинский, назвал роман «гениальным произведением».
«Бедные люди» стали литературной сенсацией 1845 года.
Достоевский вошел в русскую литературу с новым словом о человеке и мире.
О «Бедных людях» уже давно пишут так, что редкий читатель захочет перечитать первый роман Достоевского. На «Бедных людях» натерт такой «хрестоматийный глянец», что современный живой смысл романа просто теряется в общих словах об историко-литературном значении дебюта Достоевского, в «общих местах» о гуманизме автора по отношению к «маленькому человеку». Они верны, но не объясняют главного, что выразилось не в слове (а «Бедные люди» до сих пор не поняты), но в поведении и в эмоциях многих искушенных в литературе читателей. Это тем более примечательно, что сегодня роман мало кого потрясает так, как некогда он потрясал современников.
Определяя «новое слово» Достоевского, наиболее проницательные критики говорили о «тайне художественности», об открытии «тайн жизни» и характеров, о явлении новой правды в искусстве. В чем же они?
Обратившись к архаическому жанру эпистолярного романа, Достоевский ставил себя в заведомо невыгодное положение.
Вместо традиционных жанровых решений Достоевский предложил нечто совершенно новое и другое.
Автор выбрал героев, которые не в состоянии научить изящным чувствам и высоким мыслям. Это были бедные люди, страдальцы державного Петербурга. И заботы у них не романические, а житейские, бытовые – не как жить, а как выжить. Достоевский поведал читателю об их трагической судьбе. Это судьба Макара Девушкина и Вареньки Доброселовой, студента и старика Покровских, их семейств и семейства Горшковых, обитателей тех «углов», в которые заглянул начинающий писатель.
Уже одно это создавало неожиданный художественный эффект. Достоевский не только преобразил известный и архаичный жанр – он открыл читателю новую сферу романной действительности, новых героев.
В мировой литературе мало произведений столь радостных, как роман «Бедные люди», начиная с зачина:
«Вчера я был счастлив, чрезмерно счастлив, донéльзя счастлив!» (Д18, 1; 11).
Герои романа – сокровенные люди, которые несут в своей душе тайну, и эта тайна – православное миропонимание: они стыдливо говорят на понятном друг другу и читателям языке, на языке христианской любви.
В письмах они нежно обращаются друг к другу.
Макар Девушкин: Бесценная моя Варвара Алексеевна, Варинька, упрямица, маточка, родная моя, ангельчик, ангельчик мой, голубчик мой, шалунья, матушка, дружочек бесценный мой, душечка моя, утешительница вы моя добренькая, моя ясочка, маточка Варинька, милая Варинька, ясочка ненаглядная, птенчик вы мой слабенький, неоперившийся, жизненочик вы мой, голубчик вы мой, сироточка моя бедненькая, голубка моя, птичка вы моя хорошенькая, моя бедная ясочка, херувимчик вы мой, ангел небесный мой.
Варенька сдержанна, но и в ее речи пробивается нежный тон: милостивый государь, любезнейший Макар Алексеевич, любезный мой, дорогой мой, друг мой, добрый друг мой и благодетель, дорогой друг мой, единственный доброжелатель мой!
И только в последних письмах ее прорвало: друг мой, милый мой, добрый мой Макар Алексеевич; бесценный друг мой, Макар Алексеевич! бесценный мой, друг мой, благодетель мой, родной мой! добрый, бесценный, единственный друг мой! друг мой, голубчик мой, родной мой; мой друг. И подписано последнее письмо: Вас вечно любящая В. Завершая письма, Макар Девушкин благословляет Вареньку Доброселову:
«Прощайте, прощайте, храни вас, Господь!» (Там же, 16).
«Смотрите же, маточка, ясочка ненаглядная, успокойтесь, и Господь да пребудет с вами, а я пребываю вашим верным другом Макаром Девушкиным» (Там же, 44).
«Тогда сам Господь наградит вас, моя родная, непременно наградит. Ваш искренний друг Макар Девушкин» (Там же, 47).
«Посему теперь свидетельствуя вам мою привязанность, любовь и уважение, пребываю, милостивая государыня моя, Варвара Алексеевна, покорнейшим слугою вашим, Макаром Девушкиным» (Там же, 53).
«Прощайте, родная, Господь вас храни! М. Девушкин» (Там же, 62).
«Ну, прощайте же, маточка, Христос с вами, будьте здоровы. Голубчик вы мой! Как вспомню об вас, так точно лекарство приложу к больной душе моей, и хоть страдаю за вас, но и страдать за вас мне легко. Ваш истинный друг Макар Девушкин» (Там же, 71).
«Бог видит всё, маточка вы моя, голубушка вы моя бесценная! Ваш достойный друг Макар Девушкин» (Там же, 73).
Подписывая письма, герой пребывает нижайшим и покорнейшим слугой, вернейшим, бескорыстным, всегдашним, вечным, неизменным, искренним, истинным другом, сердечным доброжелателем.
И наконец строгое и откровенное завершение одного из писем: «Вас уважающий и вас сердечно любящий Макар Девушкин» (Там же, 52).
Ему вторит Варенька Доброселова:
«Прошу вас еще раз не сердиться на меня и быть уверену в том всегдашнем почтении и в той привязанности, с каковыми честь имею пребыть наипреданнейшею и покорнейшею услужницей вашей Варварой Доброселовой» (Там же, 17).
«В ожидании пребываю вас любящая В. Д.» (Там же, 45).
«Вас сердечно любящая Варвара Доброселова» (Там же, 51).
«Прощайте, Макар Алексеевич, подумайте обо мне, и дай вам Бог успеха! В. Д.» (Там же, 57).
«Ради Создателя поберегитесь! Ведь пропадете, ни за что пропадете! И стыд-то и срам-то какой! Вас хозяйка и впустить вчера не хотела, вы в сенях ночевали: я все знаю. Если б вы знали, как мне тяжело было, когда я все это узнала. Приходите ко мне, вам будет у нас весело: мы будем вместе читать, будем старое вспоминать. Федора о своих богомольных странствиях рассказывать будет. Ради меня, голубчик мой, не губите себя и меня не губите. Ведь я для вас для одного и живу, для вас и остаюсь с вами. Так-то вы теперь! Будьте благородным человеком, твердым в несчастиях; помните, что бедность не порок. Да и чего отчаяваться: это все временное! Даст Бог – все поправится, только вы-то удержитесь теперь. Посылаю вам двугривенный, купите себе табаку, или всего, что вам захочется, только ради Бога на дурное не тратьте. Приходите к нам, непременно приходите. Вам, может быть, как и прежде, стыдно будет, но вы не стыдитесь: это ложный стыд. Только бы вы искреннее раскаяние принесли. Надейтесь на Бога. Он все устроит к лучшему. В. Д.» (Д18, 1; 63).
Ради-Христа, зайдите ко мне теперь же, Макар Алексеевич. Зайдите, ради Бога, зайдите. В. Д.» (Там же, 76).
Принимая решение о замужестве, Варенька уповает на Бога: «Знает Бог буду ли я счастлива, в Его святой, неисповедимой власти судьбы мои, но я решилась. <…> Уведомляю вас обо всем, Макар Алексеевич. Я уверена, вы поймете всю тоску мою. Не отвлекайте меня от моего намерения. Усилия ваши будут тщетны. Взвесьте в своем собственном сердце все, что принудило меня так поступить. Я очень тревожилась сначала, но теперь я спокойнее. Что впереди, я не знаю. Что будет, то будет; как Бог пошлет!..» (Там же, 79).
