И хотя выкарабкался, но в Москву вернулся инвалидом и… семейным человеком. Лозунг того времени «кадры решают все» имел прямое отношение к моему отцу. Тыл нуждался в управленцах с опытом. И мы с мамой, попрощавшись с доброй семьей кузнеца, отправились на запад, под Рязань в Захарово, куда папа был назначен руководителем райфинотдела. Помню, как в нашем доме висела карта, которую принес отец, и мы все вместе отмечали линию фронта. Помню тревогу мамы. Она часто повторяла: «Ну вот, были эвакуированные, а теперь беженцы».
Однажды папа ушел на работу и сразу вернулся, сказал, что немцы заняли Михайлов, а это в 20 километрах от нас. Он приказал маме быстро собраться и идти дорогой на Рязань. Семье коммуниста нельзя оставаться. А ему самому надлежало выполнить приказ, сжечь документы, а секретные любым способом доставить в Рязань. Наш папа сказал «храни вас Господь», поцеловал и исчез. Мы с мамой стояли у окна и смотрели, как папа, хромая, уходил полем один. Свидимся ли? Мы ничего тогда не знали…
Времени на сборы не было. Мама только бросила в мешок недопеченный хлеб, и мы выскочили из дома. Помню, мы прошли мост, и вдруг появился наш самолет. Он пролетел совсем низко, я видел летчика, который разбомбил этот мост. Я услышал свист падающей бомбы, видел летящие доски, бревна. Земля и вода накрыли нас. Нет, я испытал даже не страх, а настоящий ужас! Когда мы поднялись с земли, я сначала ничего не слышал, только видел испуганные мамины глаза. Потом она успокоила – не бойся, это чтобы не прошла немецкая техника.
* * *
Сколько раз за войну я испытывал чувство ужаса, не посчитать, но бывало всякое. Было, что немец пристально разглядывал меня и поигрывал автоматом, а было наставлял автомат. Но в 7 лет мне казалось, что рядом мама и я защищен!
Помню, вошли в одну деревню и столкнулись с немцами. Сначала мы даже не поняли – на улице ни одного человека, даже собаки не лают, тишина гробовая. Выходим из-за угла дома, а в центре деревни, напротив церкви, две бронемашины и возле них три немца, прямо на нас глядят. Я хотел бежать. Но мама сказала, что бежать нельзя, надо идти очень спокойно, будто мы не беженцы, а здесь живем. Вероятно, это была немецкая разведка. Когда они развернулись и умчались в сторону города Михайлова, деревня ожила, залаяли собаки, и люди вышли на улицу. Одна старушка нас временно приютила…
Помню, как все ценное в домах люди прятали, закапывали. Стояли сумки наготове на случай побега. Мама тоже спешно замесила и посадила несколько буханок в печку. Но не успел испечься хлеб, как за окном появилась большая немецкая колонна. Первыми ехали мотоциклисты в белых маскировочных халатах с пулеметами в колясках. За ними большие крытые машины, на прицепах пушки зачехленные. Враг катил по рязанской земле в сторону города Каширы. Женщины, глядя в окно, причитали: «Господи, пронеси!» Вдруг колонна остановилась, и солдаты стали выпрыгивать из машин и бежать к домам. Женщин от окна, как ветром сдуло. Я стал кричать: «Мама, бежим!» А она вытаскивает из печки недопеченный хлеб и бросает в наволочку. В дверь уже бьют, кричат. Тут и мы выскочили через окно в огород. Видим – за домом немецкий офицер у автомобиля. Заметил нас, что-то сказал и поманил рукой. «Мама, пойдем к нему, а то застрелит». Мы прошли несколько шагов, но его кто-то позвал, и он скрылся за углом. Не чуя ног, мы развернулись и побежали…
По пути в соседнее село мы видели, как наш самолет разбомбил еще один мост с немецкой техникой. Он сделал два захода и улетел. А мы с мамой, хоть и падали носом в землю, шепотом орали «ура-а-а-а». В полной темноте вошли в незнакомое село. Нас и здесь приняли и уложили. И так было везде, где мы проходили…
* * *
Помню, рано утром, когда все спали, застучали в дверь. Хозяйка выглянула в окно: «Наши пришли!» Я пулей слетел с печки. Вчера площадь перед двухэтажной больницей была безлюдной, а теперь ее было не узнать! Пушки, машины, много красноармейцев. Перед нашим домом стояли человек шесть бойцов в касках, фуфайках, валенках и ватных штанах. Потом хозяйка их поила чаем, а ночью они спали на полу на соломе. Когда я проснулся, их уже не было. И площадь перед больницей была пуста. Ближе к ночи со стороны Михайлова услышали артиллерию и по зареву огня поняли, что идет бой…
Той же ночью к нам постучали. Это были те же солдаты. Время, конечно, стерло в памяти весь разговор, но кое-что помню. Когда хозяйка поставила им чугунок картошки с квашеной капустой, они отодвинули и сказали, что после того, что они видели, есть нельзя. Рассказали, что на передовую они везут снаряды под огнем и в любой момент могут взлететь на воздух. А после разгрузки вывозят раненых: «Много убитых, много раненых, стоны и крики со всех сторон, знаем, что на морозе погибнут, но всех мы спасти не можем». Помню, как один сказал, что не стоит ваш городишко стольких жертв. Когда они ушли, мы видели в окно, как двое санитаров снимают носилки с машины, а третий набрасывает простыни, и видно, как они покрываются темными пятнами. Всю ночь машины возили раненых. Город Михайлов был освобожден! Позже, курсантом военного училища, я узнал, что бой за Михайлов вошел в историю как первый ночной бой…
Мы вместе с другими беженцами вернулись в село Захарово. Дом и вещи остались в целости, но картошка и капуста замерзли. Денег не было. Надеяться было не на кого. Сохранился маленький запас муки, который мама старалась подольше растянуть. Об отце никто ничего не знал. И вот пришло спасение, однажды к нам постучались беженцы – супружеская пара. Оказалось, вальщики. Слух разлетелся быстро. Стали поступать заказы на валенки. Мама начала им помогать, и когда жильцы уехали, она могла работать самостоятельно. Это тяжелая, неженская работа, но она служила семье источником существования всю войну. Мало очистить шерсть, ее надо скатать, свалять, оттереть, набить колодки, а после сушки снять и очистить пемзой. Я все это знаю потому, что помогал маме. Как сейчас вижу мамины руки, лучшие руки на свете! Сколько им досталось!
Никаких известий об отце не было. Мама плакала тайком. А я просыпался и ждал его. Помню, к нашему крыльцу подъехали сани, а в них человек в тулупе. Смотрим – отец! Приехал, чтобы перевезти семью к новому месту работы в Кораблино. Там в январе 1942 года я, наконец, пошел в 1-й класс…
За годы войны наша семья часто переезжала. До сих пор не могу объяснить причины. В основном отца «кидали» на должности председателя колхоза или председателя сельского Совета.
* * *
Весной 1943-го мы прибыли на новое место – в Княжное. Помню убогость того домика под соломенной крышей на краю оврага, два окошка с выбитыми стеклами. Пол – старые доски прямо на земле. Внутри плита, железная кровать и качающийся стол. Не помню, чтобы мама дрогнула, что-то с укором сказала. Главным для нее было то, что мы все вместе – и отец, и я, и мой новорожденный братик Толя…
