помню. Анастасию Владимировну мы принимали с любовью, за глаза называли Անաստված
[62], но это прозвище было сугубо каламбурным. Натаскивала нас по картам, говорила, что 70 % географической науки отражено на картах, надо этим умело пользоваться.
Пение
Уроки пения, мне кажется, это истинная психотерапия, релакс и удовольствие. Кто пел в начальных классах? Не Татьяна Сергеевна, кто-то приглашённый. Иногда это была Магда Хореновна, тоже педагог младших классов, пару раз приходил баянист из гарнизонного оркестра. Мы пели песни о Ленине, одна была очень жалезной:
Он пришёл с весенним цветом,
В ночь морозную ушёл…»
А вот знаменитая:
«Гей ты, Висла голубая, лес вокруг,
У меня свирель пастушья на боку…»
Потом у меня провал в памяти, пока не появился на короткое время Поль Акулян, Полик. Это, наверно, класс восьмой. Он был очень недолго. Спившийся, талантливый музыкант, он некогда руководил музыкальным ансамблем то ли ДК химкомбината (ансамбль «Луна»), то ли ДК железной дороги. На первом же уроке он долго говорил, что не будет обучать нас петь «Լենին, արև ես դու աշխարհին»[63], пародийно перепевая эту канонизированную песню. Он будет нам давать основы нотной грамоты, потом песни Саят-Новы, а потом, если останется время, современные эстрадные песни. Но не тут-то было. Было, да не тут. Полик исчез через три урока, нотный стан он всё же начертил на доске, объяснил, что скрипичный ключ называется также соль-ключом не потому, что пишется на линии ноты соль, а наоборот, нота соль должна писаться на линии соль-ключа. Вот так-то!
На замену эстрадному маэстро пришла весёлая молодая педагог из музыкальной школы, не помню имени, помню родинку на щеке и то, что она приносила аккордеон для сопровождения. Без аккомпанемента какое пение! В один день спросила, что будем петь? Сергей Микоян предложил «Ладушку». Это была тогда новая для нас, ставшая шлягером спустя годы песня Шаинского. Песня нашей училке была незнакома, Сергей напеть её отказался. Но на следующий урок наша маэстра пришла подготовленной, и мы вскоре запели:
«Хмуриться не надо, Лада,
Хмуриться не надо, Лада,
Для меня твой смех — награда,
Лада!»
Потом стали сами выбирать из тех, что она предлагала. Я выбрал песню «Друг» Высоцкого. Пели мы тройками, трио. Я, Казо и ещё кто-то. Я сам себя, естественно, не слышал. Но меня похвалила училка, а ещё сам Казо, сказал, молодец, Мурад, хорошо спел!
В старших классах пения уже не было. Но иногда. Проходя за зданием школы по Лазяна, нет-нет, да и слышалось хоровое:
«Երևան դարձած իմ Էրրեբունի[64]․․․»
Так хотелось туда, в класс, хором во всю глотку!
Был ещё один предмет для души. Назывался он «труд» для мальчиков, «домоводство» для девочек. Что там делали девочки эти годы, я не знаю. Только однажды, это было в год землетрясения в Ташкенте, значит пятый класс, почему-то так запомнилось, — девочки приготовили Московский салат, а потом позвали мальчиков отведать. Почему-то Сергей Микоян был настроен против, я не мог принять другую сторону. Я стоял на позициях моего друга, иначе можно потерять дружбу. А Зурабян Роберт, он стоял рядом со мной, как-то тихо, незаметно подобрался к скамейке и подсел с краю, кажется рядом с Борей Тереховым. Ох и потекли мои слюнки!
Уроки труда были в разных кабинетах: слесарное дело преподавал Дмитрий Назарович, столярное — Вильям Александрович.
Дмитрий Назарович (Динозавр) ничем особо не запомнился, был больше хмурым. Остался в памяти сделанный мною собственноручно совок по схеме-рисунку из жести, аккуратный такой совок. Запомнились новые термины: токарный станок, шпиндель, резец, фреза. Мы научились простейшим токарным приёмам: точение цилиндрических заготовок, сверление металла и т. п.
Полной противоположностью Динозавру был Вильям Александрович (Мартиросян) — свойский, весёлый, часто запанибратский, он позиционировал себя, как наш старший друг, рассказывал анекдоты, байки, делился впечатлениями увиденных фильмов. У него была каптёрка, или комната вахтёра, с тахтой, такая домашняя, уютная. Мы поговаривали, что сюда он водит женщин. Мужик он был красивый, стройный, подтянутый, обычно в костюме, при галстуке, — сам бог велел иметь пропуск на произвольную программу[65].
У Вильяма мы тоже кой чему полезному научились по столярной части, новые термины: казеиновый клей, морилка, брусок, доска, кромка, ребро, торец. В кабинете стоял фуговальный станок с циркулярной пилой, на нём он не разрешал нам никаких строганий, пилений. Но однажды он сам оплошал по невнимательности ли, зацепился пальцем за вращающийся резец, заорал от боли, зажал палец другой рукой. Быстро вызвали скорую. Минут тридцать, пока он не вернулся, в школе гудело: «Вильяму палец отрезало на станке!» Мы точно знали, что палец на месте, срезало мякоть ладонной поверхности, этот кусок плоти валялся на столе, сантиметра два длиной. Вскоре наш любимчик вернулся, бледный, со скрываемым страданием на лице и с перевязанным пальцем, по-быстрому накинул на плечи плащ, попросил ребят достать из пачки сигарету и дать прикурить и уехал домой. Вскоре палец зажил, и Вильям Александрович вернулся в старый образ весёлого свойского педагога-друга.
Физкультуру нам всю дорогу давала Аида Акоповна (Мартиросова). На школьном дворе и в спортзале мы глазели на её замечательные формы в обтягивающих спортивных костюмах, видимо, финских. Жгучая брюнетка, тёмно-карие глаза, красивые черты лица, возможно, она была полукровкой. Аида Акоповна была строга, требовательна, но оторвать от неё взгляд я не мог, это был пубертатный период. Запомнилась одна мелочь. Прыжки в высоту через перекладину, установленная высота один метр. Сергей Микоян сделал это перекидным способом, как Валерий Брумель. Просто фостбери-флоп появился только в 1968 году, а памятное событие школьного спортзала относится примерно к 1967 году. Все остальные и я в их числе перепрыгивали «ножницами». К моему удивлению, я достаточно легко преодолел эту планку. Аида Акоповна похвалила: «Молодец! Вот, смотрите все, толстенький, а как легко прыгает!»
В старших классах появился новый физрук, мужчина, имени его я не вспомнил. А самым главным по спорту в четвёртой школе был Искандарян Жора. Пышные усы, кудрявая шевелюра, почти двухметровый рост. Когда он проводил урок физкультуры во дворе школы, в окне нашей спальни, а оно пятое от угла здания на третьем этаже, чётко звучал громкий баритон Георгия Михайловича: «Раз, два, три, четыре…» Он тоже был неулыбчивый, видимо, спорт формирует сосредоточенность, а выглядит это со стороны как хмурость. Ежегодно Искандарян собирал старшеклассников в поход на Маймех[66], ходили одержимые спортом и альпинизмом, я на Маймехе не был.
Мы были в классе девятом, когда Искандарян ушёл из школы и стал директором ресторана «Урарту» в новом высотном здании
