На мне были не только уборка в доме, стирка, но и уход за садом. Рано утром я садилась в автобус и спешила на дачный участок. Приходилось таскать лейки с водой для полива, а они были очень тяжелые, полоть грядки. Мама, провожая меня, каждый раз наказывала, что нужно привезти для продажи. Срывая с грядок зелень, овощи и ягоды, я все складывала в большую корзину и везла домой. Мне категорически запрещалось есть собранное. Все это быстро продавалось, и тогда в семье появлялись дополнительные деньги. Мама часто посылала меня торговать. Это было целым испытанием, но ослушаться мать я не могла. Как сейчас помню, у меня в руках белый алюминиевый бидончик с ароматной клубникой, я несу ее продавать. Есть клубнику мне запрещено. Продав ягоды, мы могли обеспечить себя на пару дней хоть какой-то скромной пищей.
И вот я стою возле магазина «Южный» на улице Суворова. На его облезлых ступеньках идет бойкая торговля: бабушки быстро рассовывают в руки покупателей пучки с душистой зеленью и насыпают в сумки ароматные яблоки из глубоких эмалированных мисок. Спелые ягоды – малину, смородину, крыжовник – продают стаканами. Пристраиваюсь на ступеньках магазина рядом с торговками. Те всегда с удивлением смотрели на юную продавщицу. Покупатели в свою очередь с интересом разглядывали меня, девочку, продающую ягоды и зелень, в выцветшем коротеньком стареньком платьице, в облезлых старых кожаных сандалиях. Из дома я приносила стакан побольше для того, чтобы побыстрей все продать, и в этом было мое преимущество. С нетерпением я ждала той минуты, когда весь мой товар распродавался. Только после того, как клубника была продана, я могла в свое удовольствие слизывать с рук и со стенок бидона сок спелых ягод.
На вырученные от продажи деньги я тут же в магазине покупала продукты по тому списку, который мне составляла мама: хлеб, булочки, 100 граммов сахара, 100 граммов маргарина, бутылка молока и по записке мамы – бутылка красного дешевого вина. Неся все это в сетке, я молила Бога, чтобы мама уже спала, когда приду домой. Но чаще всего она ждала меня у окна на кухне. Забирала все деньги, давала команду что-нибудь приготовить, а сама уходила в соседнюю комнату, чтобы опустошить содержимое бутылки. Я с покорностью вставала к плите, жарила картошку на маргарине, кормила сестренку и старалась увести ее на улицу, чтобы вернуться позже домой и не видеть затуманенные глаза близкого мне человека.
С теплом вспоминаю те редкие дни, когда мама на время останавливалась, переставала пить. Она вновь устраивалась на работу, и у нее появлялось огромное желание все изменить в доме и в семье. Приходя домой, она готовила вкусный ужин, а вечерами, усаживая нас с сестрой на полуразвалившемся старом диване, читала книги и стихи. Мы с увлечением играли в лото и в другие игры, мама много шутила и с удовольствием возилась с нами. Иногда она приносила домой новые пластинки с романсами и классической музыкой. Включала проигрыватель, и мы, усевшись рядом, долго молча слушали эту красивую музыку. Чаще всего это были романсы или народные песни в исполнении Лидии Руслановой, Ивана Козловского и Клавдии Шульженко.
Вершиной такой редкой идиллии в семье были поездки за город. Наше небольшое, громкоголосое семейство садилось в электричку, которая стремительно увозила нас в красивые уральские леса. Все вместе долго гуляли по сосновому бору. Собирали грибы, усаживались где-нибудь на поляне и с аппетитом уплетали бутерброды, захваченные из дому. И еще мы часто пели в три голоса старинные русские песни или романсы.
Мама, как всегда, запевала, ее сильный и звонкий голос красиво звучал в лесном концертном зале. Мы с сестрой подпевали ей тонюсенькими голосами. Для нас было праздником погорланить в полный голос на весь лес, зная, что никому не мешаем. К вечеру, набрав целые охапки полевых цветов и красивых листьев, уставшие, счастливые, мы возвращались домой.
Но как быстро пролетали эти дни! Мама опять срывалась, погружаясь в депрессию. И все начиналось сначала.
В доме хронически не хватало денег. Редкие заработки мамы, небольшие алименты, которые платил папа, не позволяли нам даже полноценно питаться, не говоря уже о том, чтобы хорошо одеваться.
Однажды наша соседка по подъезду предложила маме отправить меня на лето работать на птицефабрику имени Буранова, находящуюся в 45 километрах от города. Соседка работала там экономистом и обещала похлопотать, чтобы меня, еще несовершеннолетнюю, взяли на работу. Какова была моя радость, когда она сообщила, что меня возьмут в разнорабочие в птичник. Я радовалась, потому что появилась возможность заработать денег на одежду для школы, новую обувь и еду.
С двенадцати лет, три года подряд, мои летние каникулы проходили на птицефабрике. Ко мне присоединились еще два мальчика из нашего квартала.
Ежедневно в пять утра мы собирались на одной из автобусных остановок, подъезжал служебный автобус и вез нас на работу. Это была большая фабрика, с многочисленными птичниками, бройлерным цехом и своим холодильником. Рабочим выдавали рукавицы, железные прутья с загнутыми концами для ловли кур. Трактор подвозил огромные клетки с дверцами из металлической сетки к выходу из птичника. В эти клетки нужно было сажать выловленных кур, которых потом увозили в убойный цех. Рабочие заходили в огромный длинный цех, где выращивалось несколько тысяч кур: белых, серых и рябых. Духота, куриный гам, сильная вонь и грязь.
Пыль забивала нос, и к концу дня приходилось долго откашливаться, освобождая от нее легкие. Птицы кричали, сбивались в кучу, вытаращив от страха свои круглые куриные глаза. Надо было зацепить курицу крючком за ногу, подтащить и взять в руки. Бедная птица неистово кудахтала, била крыльями и из-за всех сил вырывалась на свободу. Мне было очень их жалко, я понимала, что обрекаю кур на смерть. Иногда мое сердце сжималось, и я отпускала свою добычу. Кур старалась брать по несколько штук в каждую руку. Они были невыносимо тяжелые, дергались и больно меня царапали. Я тащила этих тяжелых пернатых волоком по полу к выходу, там их загружали в высокие клетки. Возле клеток стоял рабочий с блокнотом, и за каждую выловленную курицу напротив фамилии он рисовал галочку. После заполнения всех клеточных отсеков трактор, сердито фырча, трогался с места и, медленно покачиваясь, вез птицу в убойный цех.
Обед на птицефабрике из экономии или чаще всего из-за отсутствия денег я заменяла питьем свежих сырых яиц. На мне всегда были синий рабочий халатик и косынка. Вспоминаю, как я иду по огромному птичнику и из клеточных лотков достаю теплые куриные яйца. В кармане заготовлены крупная соль и кусок хлеба. Разбивая яйцо о прутья клетки, сыплю в дырочку соль и выпиваю. За день я могла выпить до десяти яиц. И вновь иду таскать кур. Это был очень тяжелый физический труд даже для взрослых, не говоря уж о детях.
