На всех воспоминаниях о Сталине лежит нестираемый отпечаток культа его личности. Первая волна их массового появления относится к концу 1920-х годов, когда культ складывался и формировался. Как известно, в процессе прославления вождя большую роль сыграли его официальные юбилеи, первый из которых – 50-летие Сталина – был отпразднован в декабре 1929 года. Сложно сказать, существовала ли прямая причинно-следственная связь между писанием воспоминаний и подготовкой к юбилею, или то и другое было проявлениями одного процесса становления диктатуры и культа Сталина. В связи с юбилеем могли появиться заказы на воспоминания от Истпартов и органов печати, с другой стороны, и авторы могли приняться за писание в надежде, что оно будет востребовано. Двадцатые годы были временем активной деятельности Истпартов, в центре ее стояли ветераны большевизма, озабоченные сбором материалов, написанием мемуаров, погруженные в историко-партийные штудии и дискуссии. Очевидно, что эта работа имела свою историю, находившуюся в довольно непосредственной зависимости как от текущей политики, так и от перипетий взаимоотношений между большевиками, и ждущую еще своих исследователей. На процесс создания воспоминаний немалое влияние должны были оказывать выходившие из печати издания, наиболее показательным был журнал «Пролетарская революция»: появившиеся тексты порождали в свою очередь отклики, возражения, стимулировали участников событий также приняться за записки. Для нас важно, что до конца двадцатых годов не заметно особого внимания к фигуре Сталина ни в историкопартийной печати, ни в работе по сбору мемуаров. Как мы помним, в Баку при издании юбилейных сборников в середине десятилетия это приобрело даже характер демонстративного умолчания.
Прошло буквально несколько лет, и к концу 1920-х те же самые бакинские партийцы принялись наперебой вспоминать о выдающейся и руководящей роли Сталина в революционном движении. В протоколе общего торжественного собрания Азербайджанского общества старых большевиков 20 декабря 1929 года читаем заявление председателя собрания Рахметова: «Правлению Общества старых большевиков поручено собрать все сводки о деятельности товарища Сталина в Баку и, если материал получится небольшой, то мы его опубликуем в газете, но если же он окажется обширным, то можно будет издать брошюру. Относительно брошюры дело в том, что имеется категорическое возражение самого Кобы против издания брошюры, а насчет газеты он вероятно возражать не будет»[93]. Такого рода примеров неодобрительных высказываний Сталина по поводу воспоминаний о себе, остановленных по его указанию публикаций известно немало[94], и не стоит, пожалуй, усматривать в этом только лишь проявления известной показной скромности диктатора. В приведенном контексте довольно легко представить себе и обиду злопамятного Сталина на бакинских товарищей, и его скепсис по поводу их мемуаров, и нежелание дать им возможность покрасоваться в отраженных лучах его славы, похвастаться былой близостью к вождю.
В тридцатые годы культ нарастал, однако на фоне разгула прославления Сталина процесс создания воспоминаний о нем развивался отнюдь не столь же поступательно. Деятельность Истпартов была свернута, все публикации из прошлого большевизма взяты под строгий контроль ЦК ВКП(б), исторические публикации о самом Сталине выходили особенно скупо. Все это сказалось и на интенсивности создания мемуаров о вожде: в начале 1930-х годов заметен спад и новое оживление к концу десятилетия, видимо, связанное с подготовкой к 60-летнему юбилею Сталина в декабре 1939 года. Впрочем, говоря о динамике написания воспоминаний, нужно учитывать еще более или менее случайные локальные обстоятельства. Например, большой массив рассказов жителей Курейки был записан директором местного музея Сталина в начале 1940-х годов, и обусловлено это было, очевидно, его личной активностью.
Таким образом, получается, что во время относительной свободы описания недавней партийной истории в двадцатые годы о Сталине не писали по причине отсутствия широкого интереса к его персоне, а если и писали, то не очень правдиво, это были скорее вбросы компрометирующих сведений на фоне борьбы за власть. Затем в период культа личности писать было можно лишь в рамках, заданных официальной пропагандой: восторженно, с преувеличением его значения и заслуг, приписывая ему чуть ли не с пеленок руководящую роль в закавказском революционном движении. После XX съезда КПСС имя Сталина отовсюду вычеркивалось и подлежало забвению. Некоторые авторы, как вдова Орджоникидзе, стали просто обходить его молчанием, другие престарелые большевики одними умолчаниями не ограничивались и принялись активно пересочинять прошлое и с шумом изгонять из него бывшего великого вождя.
Вдова Я.М. Свердлова К.Т. Новгородцева в обновленном издании своей книги о муже, вышедшем в 1960 году, заявляла: «Между прочим, мне не раз приходилось встречаться с утверждением, широко распространенным в нашей исторической литературе, будто Я.М. Свердлов в конце 1912 – начале 1913 года работал в Петербурге вместе с И.В. Сталиным, тогда как это совершенно неверно»[95]. Но рассказ о том, как в указанное время Сталин и Свердлов вместе работали над изданием газеты «Правда», содержался как раз в ее собственных воспоминаниях, вышедших в 1939 и 1946 годах[96]. В промежутке, в 1957 году, Новгородцева издала еще один вариант своей книги, так что мы можем наблюдать постепенную эволюцию ее текста. В этой версии он звучал так: «Сталина, между прочим, в это время в Питере не было, хотя до последнего времени в ряде работ и указывалось, будто бы Свердлов работал в 1912 году в Петербурге одновременно со Сталиным. Сталин уехал за границу до приезда Якова Михайловича и вернулся оттуда уже после ареста Свердлова»[97]. Что из этого следует считать правдой?
Сталин вернулся из Кракова в Петербург в конце ноября 1912 года и снова уехал к Ленину в последних числах декабря. Свердлов бежал из ссылки 5 декабря и в середине месяца появился в столице. Они оба входили в Русское бюро ЦК. В январе 1913 года Свердлова ввели в редакцию «Правды» по решению совещания в Кракове, на котором присутствовал Коба[98]. Он же и известил об этом Свердлова[99]. О том, что Свердлов и Сталин оба занимались делами газеты, свидетельствует не только ряд документов из полицейских архивов (прежде всего с агентурными сведениями, полученными от Р. Малиновского), но также сохранившиеся благодаря перлюстрации письма В.И. Ленина и Н.К. Крупской, касающиеся выпуска «Правды», где упоминаются они оба под кличками «Андрей» и «Василий». Более того, часть этих писем была опубликована еще в начале 1920-х годов[100].
