кого-то из родственников или в честь знаменитостей. Отца Кэтрин звали Францем, у Роберта в роду вообще не было Питеров, следовательно, получается, что имя было взято «с потолка». Скорее всего, родителям хотелось дать ребенку какое-нибудь англосаксонское имя, и остановились на этом варианте.
При всем желании Кэтрин нельзя было назвать образцовой матерью. Она могла оставить младенца на попечение няни-медсестры и уехать с Робертом в Перро Калиенте, да и вообще бо`льшую часть времени Питер проводил с нянями, потому что Кэтрин было не до него. Во-первых, она работала лаборантом в Калифорнийском университете (не ради заработка, а чтобы находиться на людях) и вела оживленную светскую жизнь. Тяга к светской жизни была у Китти настолько выраженной, что в ней впору было заподозрить аристократку или представительницу богемы. Впрочем, несмотря на всю свою «коммунистичность», ей всегда хотелось выглядеть аристократкой. Она охотно рассказывала знакомым (не всем подряд, а только тем, кто этого заслуживал), что ее отец был потомком какого-то немецкого герцога или курфюрста [61], а мать находилась в родстве с Ганноверской династией британских королей [62]. Разумеется, никто в это не верил, к ее рассказам относились как к безвредной причуде милой женщины. Китти производила на людей разностороннее впечатление: одни находили ее «милой до умопомрачения», а другие видели «сильную женщину с твердыми принципами». С мужчинами она ладила лучше, чем с женщинами. Впрочем, возможно, что сложности в отношениях с представительницами своего пола объяснялись соперничеством и завистью. Женщины не могли простить Китти ее стремления быть в центре внимания.
Постепенно характер Кэтрин Оппенгеймер менялся, и главной причиной тому было чрезмерное увлечение спиртным. Присцилла Даффилд, бывшая секретаршей Оппенгеймера в Лос-Аламосской лаборатории, вспоминала, что Кэтрин не ладила не только с женщинами, но и с мужчинами, которым не нравились ее деспотические замашки и язвительность. «Очень хорошие мужчины называли ее “сукой”, – пишет Даффилд. – Она была способна на подлости и, вообще, от нее можно было ожидать чего угодно». Элли Моррисон, муж которой, Филип, был учеником Оппенгеймера (и активным коммунистом), отзывалась о Кэтрин в том же ключе: неуживчивая и вредная особа, которая под настроение может быть очаровательной, но не стоит этим обольщаться. Кэтрин могла разорвать отношения с кем-то из знакомых без причины, ее симпатии и антипатии менялись, как мартовская погода, и в результате очень скоро она осталась в изоляции, несмотря на свой статус первой дамы Лос-Аламоса. Да и этот «титул» потом перешел к Марте Парсонс, жене заместителя Оппенгеймера капитана Уильяма Парсонса, который отвечал за артиллерийскую составляющую Манхэттенского проекта. «Я рада тому, что Марта собрала вокруг себя весь “курятник”», – говорила Китти. Но на самом деле ревновала к Марте и от этого все сильнее замыкалась в себе. И все чаще прикладывалась к бутылке. Ширли Барнетт, супруга семейного педиатра Оппенгеймеров, вспоминала, что Кэтрин даже за рулем не расставалась с бутылкой.
Утверждение «если человек, состоящий в браке, злоупотребляет алкоголем, значит его брак несчастлив» нельзя распространять абсолютно на все браки, поскольку супружество – субстанция тонкая, а все люди разные, но для большинства случаев оно справедливо. Брак Роберта и Кэтрин нельзя было назвать счастливым, потому что каждый из партнеров не мог дать другому желаемого. Роберт любил физику больше, чем жену (если такое сравнение вообще уместно), иначе говоря, не уделял своей Китти того внимания, которое ей хотелось получать. В Лос-Аламосе наш герой вообще погрузился в работу с головой, и Китти, вырванная из привычной среды общения, ощущала свою «заброшенность» особенно остро (и пила еще больше). В свою очередь, сдержанному Роберту не нравилась манера поведения Китти, становившаяся все более экзальтированной, не нравилось то, что она очень мало внимания уделяет дому, ну и, конечно же, не нравился ее энтузиазм по части выпивки. Роберт и сам любил выпить, но делал это в рамках допустимого, а Китти никаких рамок знать не желала. Жена Фрэнка Оппенгеймера Джеки, приехавшая в Лос-Аламос в начале 1945 года, вспоминала о коктейльной вечеринке у Китти, начавшейся в четыре часа дня: «Кроме Китти, там было четыре или пять ее подруг, точнее, собутыльниц. Мы почти не разговаривали, просто сидели и пили. Это было настолько ужасно, что я впредь никогда не принимала подобных предложений».
Кто играл первую скрипку в этом браке?
В этом браке у каждого была своя скрипка, и это, пожалуй, стало главной проблемой Роберта и Китти.
7 декабря 1944 года у Оппенгеймеров родилась дочь Кэтрин, которую, чтобы не путать с матерью, дома называли «Тони» и это имя приросло к ней на всю жизнь. Беременность, скорее всего, была случайной, ведь обоим было тогда совсем не до детей. Едва придя в себя после родов, Китти совершила несколько продолжительных вояжей за покупками к Рождеству в Альбукерке и дальше, оставляя Питера и его новорожденную сестру с няней. А в апреле 1945 года на три с половиной месяца уехала из Лос-Аламоса в Питсбург к родителям, взяв с собой только Питера. Китти окончательно заскучала в Лос-Аламосе, и ей захотелось развеяться. Других причин для столь длительной поездки не было. Тони она оставила на попечении своей подруги Риты Шерр, которую все звали Пат. «Все это время [пока не было Китти] Роберт вел себя очень странно, – вспоминала Пат. – Придя домой, он разговаривал со мной, но не изъявлял желания увидеть ребенка. А как-то раз… спросил: “не хотела бы я удочерить Тони?” [у Пат незадолго до того умер маленький сын, и она еще не оправилась от горя]. Я ответила, что, разумеется, не хочу, и удивилась, с чего ему вздумалось задать мне подобный вопрос? “Я не могу полюбить ее”, – сказал он в ответ на мой удивленный взгляд».
Бедная Тони! Журналист Роберт Струнски, хорошо знавший семью Оппенгеймер, не сильно преувеличивал, когда говорил, что «быть ребенком Роберта и Китти Оппенгеймер значит иметь один из величайших недостатков в мире». В подростковом возрасте Тони стала «матерью» для Китти: следила, чтобы та не учудила чего-нибудь спьяну и не сожгла дом, заснув с сигаретой в руке. Роберт так и не смог полюбить свою дочь, но Тони любила отца и сильно переживала его смерть. Обвинения Роберта в коммунистической деятельности «аукнулись» Тони в 1969 году, когда ей было отказано в должности переводчика при Организации Объединенных Наций, потому что ФБР не предоставила ей допуск к секретной деятельности. Тони дважды выходила замуж, и оба раза неудачно. В 1977 году Кэтрин «Тони» Оппенгеймер покончила с собой через неделю после своего тридцатитрехлетия.
Питер Оппенгеймер рос таким же замкнутым, как и его отец, и имел ряд других проблем. Когда Пэт Шерр, продолжавшая общаться с Оппенгеймерами после завершения Манхэттенского проекта, сказала Роберту, что Питеру не помешала бы помощь детского психолога, Роберт резко ответил, что его сын
