Как говорилось в описании церемонии, «бысть тогда и всенародно многое множество православных христиан и иноземцев, которые ему, Великому Государю, служат в холопстве, и окрестных великих государств всякие люди, их не было числа, все предстояли со страхом и трепетом, каждый на своем месте, славящие Бога о таком превеликом деле, видя такое царское чудное происхождение»[104].
По обеим сторонам процессии стояли рядами стрельцы, охранявшие путь и «наблюдавшие, чтобы кто-нибудь не перешел его». Народу собралось в Кремле видимо-невидимо, можно было сказать, что «вся Москва» была тут.
Самое важное действие развернулось в Успенском соборе. После молебствия состоялось возложение на Царя регалий. По распоряжению Патриарха архимандриты и игумены взяли Царский Венец, или Шапку Мономаха на золотом блюде, передали ее архиепископам, которые, в свою очередь, поднесли блюдо Патриарху. Первоиерарх перекрестил Венец, затем благослови Царя крестом и, произнеся «Во имя Отца и Сына и Святого Духа», возложил его на голову Алексея Михайловича. Потом Патриарху поднесли Скипетр и Державу, или «яблоко владомое», которые тот передал Царю: Скипетр взял в правую руку, а Державу — в левую, при этом Патриарх произнес напутственное слово. Затем началась процедура благословения со стороны митрополитов и архиепископов, которые по одному подходили к Царю, осеняли его Крестным Знамением и целовали руку. Самодержец отвечал каждому поклоном. Далее зазвучала сугубая ектенья «Помилуй нас Боже» с возглашением здравия Царю и Великому князю Алексею.
Началась литургия, по окончании которой Патриарх распорядился привести Царя к миропомазанию, которое совершалось на солее у алтарных Царских врат, где был постелен новый дорогой ковер. После того как коронующийся приложился к алтарным иконам и вернулся к вратам, Патриарх совершил миропомазание на челе, ушах, на бороде, шее, руках, плечах, произнося каждый раз: «Печать и дар Святого Духа, аминь». Драгоценное миро держал Митрополит (1635–1649) Новгородский Аффоний, и, согласно традиции, миропомазанный не имел права восемь дней омывать мест помазанных.
После миропомазания Царю положили под ноги еще один ковер, золототканый, стоя на котором он причащался. Литургия подходила к концу, а праздник венчания на царство продолжался: Алексей Михайлович пригласил Патриарха и духовенство во дворец «хлеб есть». Из Успенского собора Царь вышел в полном государевом облачении со скипетром и державой в руках. Боярин Н.И. Романов (1607–1654)[105], двоюродный дядя Царя, трижды осыпал его золотыми монетами. Этот древний русский обычай символизировал пожелание богатства и благополучия. Венценосный Самодержец прошел по расстеленному красному сукну в Архангельский собор поклониться могилам отца и других московских царей и великих князей. Затем зашел в домовую церковь русских царей — Благовещенский собор.
Всякий раз при выходе из храмов Царя осыпали золотыми монетами. Наконец, Алексей Михайлович через Красное крыльцо вернулся во дворец. Народ, ожидавший на Соборной площади окончания церемонии, кинулся в Успенский собор, чтобы, по традиции, оторвать на память кусочек ткани, покрывавшей царское, т. н. чертежное место.
Первый день коронационных торжеств завершался праздничным обедом в Грановитой палате. Царь, сняв с себя парадные одежды, сидел с Патриархом за отдельным столом. По левую руку от Царя был накрыт стол для духовенства, по правую — для бояр. На следующий день бояре, дворяне и другие сословия поздравляли Царя и подносили ему разнообразные подарки: атласы, бархаты, соболя, серебряную посуду, хлеба. Празднества по случаю венчания на царство продолжались несколько дней и сопровождались колокольными звонами, обильным угощением, щедрой раздачей милостыни.
Глава 3. Московское Царство глазами иноземцев
Среди комплекса документов и материалов, отражающих жизнь Русского Государства и русских на протяжении веков, особое место всегда занимали «записки иностранцев». Это — чрезвычайно интересный и важный источник, позволяющий через внешний взгляд узреть внутреннее мироустроение Руси. Во всяком случае, такова — теория. На практике все выглядит значительно сложней, и к этому документальному комплексу следует относиться критически и пользоваться с большой осторожностью. Подобные «записки» бесспорное свидетельство только одного: представлений чужестранцев о русских и их жизни. Здесь необходимо сделать общие, так сказать, историософские пояснения.
Главными визитерами и наиболее частыми авторами «записок» о Руси являлись пришельцы из Западной Европы. Вплоть до XVI века там ничего толком и не знали о далекой северной стране. И вот когда в XV–XVI веках началась эпоха Великих географических открытий, то старый Свет начал открывать не только экзотические и богатые заморские земли и страны, но он «открыл» и Россию. Появились в обращении первые «трактаты» и повествования, где «очевидцы» излагали свои впечатления и представления от посещения далекой Московии. И именно тогда в Западной Европе возникает базовый комплекс мировоззренческих представлений о России и о русских, который в последующие века расширялся и корректировался, но никогда не изменялся по существу.
Россия, охватывавшая уже в тот момент огромные восточноевропейские пространства, интересовала западноевропейских купцов и политиков, стремившихся втянуть Русь в орбиту своих коммерческих и политических интересов. На Руси постоянно появлялись представители тех или иных правительств и «свободные негоцианты», которые свои впечатления и запечатлевали в отчетах и книгах. Эти сочинения, которые обычно публикуются у нас под грифом «записки иностранцев», нельзя отнести собственно к разряду историографии. Это как бы протоисториография, запечатлевшая набор авторских рефлексов и суждений, которые через века начали репродуцироваться в объемистых трудах профессоров из Кембриджа, Гарварда, Оксфорда и прочих «оазисов научного знания». Естественно, что тут нельзя сопоставлять уровни осведомленности и форму изложения. Ныне все куда более основательно, более «фундировано» и более «презентабельно».
Если же обратиться к комплексу представлений, к ракурсу восприятия, базовым оценкам, т. е. основополагающим, исходным идеям всей руссологии, то они остаются практически в неизменном виде с века XVI и до наших дней. Весь русский мироуклад был так непохож на западноевропейский, а западное сознание не могло принять равнозначным то, что не соответствовало знакомому и понимаемому. Западо-центризм неизбежно и рождал умозаключения о том, что все, что непохоже, значит — «дикость», «варварство». В русле этого мировоззрения Россия — великая «бессмыслица», «царство дикости» и «тирании», «отсталости», где народ изнывал в нищете под игом беспощадной власти, а правящие верхи погрязли в алчности, бескультурье, разложении, но при этом почему-то только и мечтали о том, как бы им «европеизироваться». Подобное «миропредставление» — тенденциозная фальшь, но фальшь распространенная, можно сказать, обиходная, и необычайно живучая.
