Кто-то даже сказал:
- На кой черт мне нужен ваш писарчук, у меня в части и без него такого добра предостаточно.
Общая колонна моряков тает, расходится по своим подразделениям. Я стою в стороне, настроение убийственное. Я согласен куда угодно, на любую должность, только бы скорее решили. Как тяжело чувствовать себя лишним, ненужным. Кто в этом виноват - не пойму. Подхожу ближе к начальству. Встретился с взглядом старшего лейтенанта, артиллериста, на груди которого орден Красного Знамени. Как потом выяснилось, это был Илья Щуклин, командир батареи противотанковых пушек. Он отличился в боях под Касторной, сейчас просит одного человека для укомплектования орудийного расчета.
- Вот возьми из моего резерва главстаршину Зайцева. Образование среднее, парень грамотный. Наверняка подойдет.
- Так мне нужен артиллерист, а не финансист, - отрезал Щуклин.
Лишь к концу дня меня взяли в хозяйственный взвод второго батальона.
Еще во Владивостоке перед отправкой на фронт я попал в роту, которой командовал лейтенант Трофимов. Он умело проводил занятия по обучению приема рукопашного боя. В момент учебы он кричал своему противнику:
- Наноси удары по-настоящему, злись, как в настоящей драке.
Как мы ни старались нанести удар по лейтенанту, но он умело избегал их. Надо мной он посмеивался запросто:
- Росточек у тебя для рукопашной работы маловат, товарищ главстаршина, опять же - руки коротковаты. Вширь тебя роздало, а ростом не вышел.
Тогда же лейтенант Трофимов передал меня в распоряжение отдела кадров авиационной части.
Явился в штаб, как было приказано. В маленькой комнате за письменным столом сидел майор в летной форме. На его голове не было ни одной волосинки, отчего кожа на голове казалась тонкой, как папиросная бумага, и блестела. Тонкие губы, тяжелый подбородок, мясистый нос не радовали меня. На столе лежала стопка карточек по учету кадров. В карточке было отмечено, что я отличный стрелок.
После моего доклада майор долго, не мигая, смотрел на меня, словно хотел увидеть во мне что-то особое, никому не известное. Я почувствовал себя от такого пристального взгляда неловко и решил ответить тем же. Вытаращил и я свои глаза на начальника. Я не знаю, о чем в это время думал майор, но в мыслях я отвечал ему: такой взгляд выдержу.
Видно, майору надоело молчать, он решил мне задать вопрос:
- Где научился метко стрелять?
- Во флоте.
- Флот большой.
- В школе оружия, - ответил я майору так же коротко.
- Теперь я буду учить тебя, как нужно по-настоящему стрелять.
После этих слов настроение мое совершенно испортилось: пока научусь у него, и война кончится.
Майор подробно рассказал, что мне предстоит изучать.
Выслушал я майора до конца и ответил:
- Вы собираетесь меня учить стрелять, а сами стреляете хуже меня. Я второй год прошусь на передний край в действующую армию и хочу бить врага, а не мишени.
Мой резкий тон мог возмутить майора, но случилось то, чего я не ожидал.
Майор соскочил со стула, подошел ко мне, взял мою руку и стал трясти ее, жать и приговаривать:
- Да ты же настоящий матрос, а не хлюпик. Некоторые при малейшей возможности стремятся от фронта куда угодно смыться, только не на войну, а ты вон как. Хорошо. Твою просьбу я удовлетворю. Ты свободен.
После таких слов мне хотелось обнять и по-братски расцеловать этого лысого, пучеглазого человека. Вот уж никогда не думал, что в таком на первый взгляд сухаре живет чувствительная душа.
Так отказался я от школы стрелков-радистов.
Затем, оказавшись в пулеметной роте Большешапова, я уже мог показать свои способности уральского охотника-стрелка.
Строгий, требовательный и чуткий командир пулеметчиков как-то на привале, еще на пути к Сталинграду, посадил меня возле себя рядом с пулеметом и спрашивает:
- Смыслишь что-нибудь в этой машине?
- Кое-что знаю, - ответил я. И начинаю быстро, почти не глядя, разбирать пулемет.
Старший лейтенант смотрит, улыбается...
На следующем привале ко мне подошел комбат капитан Котов.
- Ротный докладывал, будто ты не плохо знаешь пулемет и хорошо стреляешь. А я вот сомневаюсь. Где уж финансистам хорошо стрелять, когда они раз в год на полигоне появляются.
Задело это меня. На фронт еду, а тут такое недоверие.
- Зря вы так, товарищ капитан. Я, может быть, не хуже вас стреляю...
- Хорошо, проверим.
- Пожалуйста.
- Реутов! - крикнул ординарцу комбат. - Отмерь шагов тридцать, клади бутылку ко мне дном.
Рядом с комбатом неловко топчется Большешапов - за меня болеет. Комбат вынимает из кобуры пистолет, целится в бутылку. Выстрел, второй - бутылка со звоном разлетается.
- Хорошо стреляете, - осмелился я заметить. Комбат поворачивается ко мне и отвечает:
- В бутылку тебе, конечно, трудно попасть, поэтому попробуй в мою фуражку.
И подает мне свой пистолет с тремя патронами.
- Без фуражки останетесь, товарищ капитан.
Тем временем Реутов бежит с фуражкой комбата и кладет ее на то место, где только что до этого лежала бутылка.
Я стал поудобней, левую руку за спину, прицелился и плавно нажал на спусковой крючок. Фуражка пошевельнулась. Моряки, наблюдавшие всю эту картину, зашумели.
Пошли к цели с комбатом вдвоем. Пуля насквозь прошила фуражку. Капитан молча надел ее и поставил бутылку.
У меня есть еще два патрона. Стреляю, и горлышко бутылки отлетает.
- Ура-а! - кричат моряки. - Это по-нашему, по-флотски!
- Молодец, - соглашается с моряками комбат. - Вот тебе парабеллум и сотня патронов. Останешься в пулеметной роте. Бей фашистов.
- Спасибо, товарищ капитан! Буду бить!
Моряки поздравили меня с "боевым крещением". Нашелся сомневающийся: мол, Зайцеву просто повезло...
- Повезло, говоришь? - переспросил кто-то. - А про уральских охотников ты что-нибудь слыхал? Нет? Ну и молчи...
Окончательное признание моих способностей меткого стрелка утвердилось уже здесь, в боях за метизный завод. Три моих точных выстрела заставили замолчать пулемет, что не давал товарищам поднять головы.
Наступила ночь. В воздухе вспыхивали ракеты. Ослепительный свет чередовался с непроницаемой тьмой. Со второго этажа мы спустились вниз. Я зашел в отсек к командиру батальона. Он сидел на плащ-палатке, поджав под себя ноги, разговаривал по телефону. Из обрывочных фраз мне стало ясно, что за ночь мы должны вернуть потерянные позиции. Так и следовало ожидать. Ночь должна быть наша!
- Нужны "феньки" и "дегтяревки" без рубашек, - говорил комбат. Это он просил гранаты: "феньки" - Ф-1, "дегтяревки" - РГД без оборонительных чехлов. Комбат уже знал инструкцию генерала Чуйкова: "Перед атакой захвати десять двенадцать гранат... Врывайся в дом вдвоем - ты да граната: оба будьте одеты легко: ты без вещевого мешка, граната - без рубашки!"
