Февраль в тот год выдался морозным, снежным, сугробы — под самую крышу крытых соломой хат. Лишь наш дом, Карасевых, где жили учителя школы Константин Петрович и его жена Валентина Дмитриевна, был бревенчатым, с крашеной железной крышей. Находился он неподалеку от церкви, что возвышалась в центре слободы. Хозяин жилище оберегал, его мечтой было устлать земляной пол комнат досками.
Видимо, наше бревенчатое строение и привлекло внимание в то морозное утро прикативших на автомобилях военных. Деловито-разбитной майор в добротном полушубке и фетровых валенках-бурках, войдя в дом, по-хозяйски осмотрелся, прошелся на чистую половину, в горницу, заглянул в закуток, где дремал дед.
— Придется до вечера вас побеспокоить. Потеснить маленько. Не возражаете?
— Да что вы! Пожалуйста! Мы всегда готовы, — отвечала мама. — Мой муж сам в армии.
Отца — директора школы — в прошлом году призвали, и он находился на Дальнем Востоке.
Меж тем в воротах двора замаячил часовой, еще один — в задней части двора, где был в плетне лаз на соседнюю улицу. Маму предупредили, что вход и выход со двора запрещены.
— И мальчишкам о том скажите, — майор строго поглядел на меня и старшего братишку.
Жарким огнем пылала печь, кипела в кастрюлях вода, сноровисто священнодействовал повар в белом колпаке и клетчатом переднике. Потом на кухню стали заносить коробки с яркими наклейками, ящики, бидоны, посуду и еще какие-то упаковки. В горнице стали устанавливать столы, покрыли их скатертью, расставили посуду.
Вскоре подъехали небольшие юркие автомобили и в дом вошли никак не менее полутора десятка человек. Все с автоматами. Среди них высокий, в кожаном пальто, с улыбчивым лицом. По виду сразу можно было догадаться, что он — старший.
— Здравствуйте, — сказал он, увидев маму. И протянул ей руку. — Мы к вам ненадолго, не обессудьте. Вас как зовут?
— Валентина Дмитриевна. Я преподавала в школе.
— А я — просто товарищ генерал.
Генералов оказалось еще четверо или пятеро, на их полевых петлицах поблескивали звездочки. Только у высокого их было больше: целых четыре.
Заметив, что я и брат направились к сложенным в углу автоматам, он сказал:
— Детей к оружию не допускать.
И нас тут же отвадили подальше от угла.
— Товарищ командующий, все готово. Можно садиться, — доложил майор явно интендантской службы.
Генерал огляделся, подозвал меня и брата.
— Тебя как зовут? — спросил он старшего.
— Костя, — ответил тот.
— Костя? Выходит, мы с тобой тезки. А как тебя? — обратился он ко мне.
— Жора.
— Стало быть, Георгий. — И подозвал майора. — Угостите мальчишек. И не скупитесь.
То, что нам досталось, описать нельзя. Тут были и конфеты, и какие-то сладости в прозрачных коробках, бананы и яблоки, апельсины, которых мы никогда раньше не видели. Такое во время войны могло присниться только в самом сладком сне. Эти угощения достались нашим войскам из немецких и итальянских складов.
— А что, мужчин в доме нет? — спросил маму высокий.
— Есть хозяин, дед. Лежит в своем закутке. А мой муж, Константин Петрович, в армии.
— О! Так вашего старшего сына зовут, стало быть, Константином Константиновичем! А младшего Георгием Константиновичем! Надо же!..
— Товарищ командующий, все готово, прошу к столу, — напомнил майор.
— Прошу вас, Валентина Дмитриевна, — галантно пригласил генерал маму. — Занимайте почетное место как хозяйка дома, — указал место рядом с собой.
Обед удался. Много говорили, смеялись, пробовали даже петь.
Мы с братишкой тайком наблюдали за сидящими, пытаясь угадать, кто такой этот высокий, и были в полном неведении, пока подвыпивший майор не поднял стакан и не произнес:
— За здоровье победителя немцев на Волге Константина Константиновича Рокоссовского!
Уезжая, генерал поблагодарил маму и вышедшего из закутка деда, а майору приказал:
— Все продукты оставить здесь. Ничего с собой не увозить.
— Так мы познакомились с легендарным сталинградским героем, имя которого часто упоминали в те дни газеты и радио, — закончил свой рассказ мой собеседник.
В Генеральном штабе, когда Рокоссовский знакомился с оперативными планами на лето, ему предложили высказать свое мнение о ведении военных операций.
— Непременно напишу. На чье имя?
— Лучше всего на имя Верховного Главнокомандующего.
У него были свои соображения, которые порой расходились с укоренившимися представлениями.
Так, некоторые военачальники, воодушевленные успехом на Волге, предлагали не ждать немецкого наступления, а самим первыми начать активные действия, упредить в этом врага и навязать ему свою волю. Особенно рьяно защищал эту идею командующий Воронежским фронтом генерал Ватутин. На Курской дуге его фронт соседствовал с Центральным, Рокоссовского. К этому варианту склонялся и Сталин, хотя и воздерживался от определенных высказываний.
Тщательно изучив оперативную обстановку, Рокоссовский пришел к заключению, что упреждающий удар, на котором настаивал Ватутин, нецелесообразен. В записке он отмечал, что у противника огромное количество войск и боевой техники, и чтобы сломить его военную мощь, наступающий должен иметь двойное, а возможно и тройное превосходство в силах и средствах, которого ни Центральный, ни Воронежский фронты не имеют. А потому упреждающее наступление повлечет значительные потери и приведет к неуспеху. Предпочтительней оборона. В ходе ее можно измотать силы противника, выбить у него танки, а затем, введя свежие резервы, общим наступлением окончательно добить его главную группировку.
Указал также Рокоссовский и на то, что до настоящего времени не уделяется должного внимания своевременному созданию необходимых резервов. Их отсутствие позволяло противнику оказывать нашим наступающим войскам сопротивление в глубине своего расположения, наносить контрудары и, в конечном счете, срывать замысел операции. После прорыва нашего фронта противник мог безнаказанно продвигаться, совершать маневры с целью окружения.
Отсутствие резервов не позволяло также нашим войскам парировать контрудары немецких войск. Наличие же их давало возможность не только отражать контратаки, но и наращивать на главнейших направлениях необходимые усилия, развивать достигнутый успех.
Учитывая предстоящие действия в районе Курска, Константин Константинович в записке писал:
«Я подчеркивал настоятельную необходимость создания мощных резервов Верховного Главнокомандования, расположенных в глубине (восточнее Курской дуги), для отражения удара крупных вражеских сил на курском направлении».
