Впереди просветы между деревьями стали шире. Там лес кончался, его сменял низкорослый кустарник. Мы пошли кромкой леса.
На ночлег остановились, когда уже было совсем темно. Нашли какую-то яму, улеглись в ней, плотно прижавшись друг к другу. Измученные, забылись в каком-то полусне.
Ночь была холодной, к утру окоченели. Едва начало светать, поднялись, чтобы идти дальше.
Только сделали несколько шагов, как чуткий Сенька-цыган вдруг замер, прислушался:
- Тихо! Кто-то идет.
Мы затаили дыхание. И явственно услышали в кустах шорох, а потом негромкий свист. Тишина. Потом опять свист и шорох, но уже ближе.
Мы переглянулись, теряясь в догадках. Погоня? Слежка? Сенька опустился на землю, пополз вперед, чтобы выяснить обстановку. Вдруг перед ним из кустов вынырнул мальчик лет четырнадцати, в длинной не по росту телогрейке, подпоясанной немецким солдатским ремнем. Он пробирался тоже ползком, иногда приподнимался, внимательно осматривался и снова исчезал в кустарнике. Нас он пока не видел, мы следили за каждым его движением. Вот мальчик снова остановился, приподнял голову, негромко свистнул. Прислушался, пополз дальше.
Он был один и кого-то искал. Сразу вспомнились слова Михайлова: "Там вас найдут..." Наверное, он послан за нами. Сенька-цыган приподнялся, ответил мальчику коротким негромким свистом. Тот бросился на свист. Когда заметил нас, обрадовался, уже не прячась, побежал навстречу.
- Наконец-то нашел! Я от Михайлова. Через Одуху он приказал отвести вас к леснику.
Вторая фамилия была нам незнакома, мы насторожились. Мальчик тотчас же успокоил:
- Да не бойтесь, не бойтесь... Одуха тоже наш!
Пошел впереди, мы двинулись за ним.
- Ну и забрались! - произнес он на ходу, косясь на нас быстрыми, живыми глазами. - Чуть разыскал...
Неожиданно остановился, воскликнул:
- Да! Вы же голодные! Сейчас накормлю.
Вытащил из-под телогрейки кусок сала, пару луковиц, краюху хлеба. У нас загорелись глаза. Давно мы не видели таких деликатесов. Мальчик разделил еду на три равные части, роздал нам.
- А себе? - спросил я.
- Кушайте, кушайте! Я поел.
Дважды просить не пришлось, мы с жадностью набросились на еду.
Сало с луком и хлебом! Впервые за столько месяцев лагерной жизни! Такое нам виделось только во сне...
Шли мы долго, но уже не так торопливо, как вчера. Изредка отдыхали. Мальчик вел себя непринужденно, держался с нами свободно. Он заводил нас все глубже в лес, но чувствовалось, что знает его хорошо, ориентировался в нем как дома. К нам постепенно стало приходить чувство относительной безопасности, напряжение, вызванное побегом, постепенно спадало. Мы незаметно привыкали к свободе.
- Слушай, как тебя зовут? - спросил я у мальчика.
- Стасик. А тебя?
- Ибрагим.
- Ибрагим? - удивленно протянул он. - Ты что, татарин?
- Да нет. Армянин.
- А я вот грузин, - улыбаясь, сообщил Симон.
- А я цыган, - добавил Сенька.
- Ого! - еще больше удивился мальчик.
Наш маленький "интернационал" между тем вышел на полянку, в дальнем конце которой показалась хибарка лесника. Стась смело пошел вперед, мы же остановились. Страшно было вот так, сразу, подходить к домику. Кто его знает, что нас там ждет! Вдруг засада?
- Пошли, пошли... - торопил нас Стась. - Не бойтесь.
Подвел почти к самому домику, остановился:
- Ну, бывайте. Заходите сами. Там уже есть люди.
Нырнул в кусты и исчез, словно растворился. Это еще больше насторожило нас.
Долго простояли мы за деревьями неподалеку от домика, не решаясь войти. Но ничего подозрительного не обнаружили, и Симон наконец решился:
- Пошли!
Мы ступили на порог. Симон распахнул дверь и сразу резко отпрянул. Через его плечо я успел заметить в комнате... немецкого солдата.
Засада! Предательство?! Мы кубарем скатились с порога, бросились снова в лес под защиту деревьев.
- Куда?! Назад! Чего испугались? - послышались за спиной веселые, удивленные голоса. - Да стойте вы, черти!
Мы осторожно выглянули из-за стволов деревьев. Возле хаты стояло несколько человек. Среди них я различил знакомую фигуру Игната Кузовкова. Значит, все же наши! От сердца отлегло. Но немец! Неужели он нам почудился?
Мы возвратились.
- Ну, с благополучным вас... - Игнат обнял каждого, повел в дом.
За столом сидели люди, и первым, кто бросился в глаза, был человек в немецкой форме. Молодой, круглолицый, он приветливо улыбался нам. Мы с опаской приблизились к нему, а он живо вскочил, каждому крепко пожал руку. Потом, обращаясь к Игнату и показывая на нас глазами, что-то сказал. Игнат засмеялся, перевел:
- Говорит, сейчас возьмет вас под конвой, опять в лагерь отведет.
Кругом заулыбались, и мы окончательно успокоились - немец наш!
Осмотрелись. В глубине комнаты был еще человек. Он полулежал на койке, смотрел на нас лукавыми глазами.
Алексей Манько! Неужели... Мы бросились к нему.
- Как ты здесь оказался?
- Так же, как и им. Благодаря Михайлову, - весело ответил он.
Таким образом, в доме лесника собралось несколько военнопленных, которым с помощью Михайлова удалось вырваться на свободу. Они познакомили нас с немецким ефрейтором Станиславом Швалленбергом.
Товарищи угостили нас горячей картошкой в мундирах, каждому налили по кружке кислого молока, дали по куску добротного, без опилок и гречишной шелухи хлеба. Пока мы ели, они рассказали, что о нашем появлении были предупреждены, что вот-вот должны подойти хозяин дома, Антон Одуха и Александр Софиев.
- Софиев? - удивились мы. - Он что, тоже бежал?
- Бежал. - ответил Игнат. - Пробил и его час.
- Кто такой Одуха? - поинтересовался я.
- Один очень хороший человек, - ответил Игнат. - Самый близкий товарищ Михайлова.
Оказывается, Одуха - учитель, работает в школе в соседней деревне Стриганы. Днем учит детей, а по ночам ходит на диверсии. У него есть небольшая группа таких же, как и он, смельчаков, которая уже немало насолила немцам. Одуха, сообщил Игнат, пользуется безграничным доверием у Михайлова, тот поручает ему самые сложные и ответственные операции. Немало уже немцев и полицаев погибло от руки Одухи и его верных товарищей.
Рассказ Игната подогрел мое любопытство, хотелось поскорее встретиться с этим необыкновенным человеком, познакомиться. Но в тот день встреча не состоялась.
Пока мы беседовали, за окном понемногу смеркалось. Кто-то зажег коптилку, разговор продолжался при ее мерцающем свете. У дома выставили охрану, часто прислушивались, не идут ли Софиев и Одуха. Ждали их до поздней ночи, но так и не дождались.
- Что ж, хлопцы, - предложил Игнат, - давайте спать.
В эту ночь мы впервые за столько месяцев спали под настоящим одеялом, а в изголовьях у нас были подушки. Измученные событиями дня, уснули быстро и крепко.
