Таким образом, маневр Вангенхайма преследовал две цели: во-первых, население Турции должно было признать Германию другом своей родины, а во-вторых, это была уловка для того, чтобы провести корабли через Дарданеллы и дать им право остаться в турецких водах. Все это могло обмануть лишь несведущих турок. Также это дало кабинету благовидный предлог отвечать на возражения дипломатов из Антанты, но умных людей все эти действия не обманули. Можно было изменить названия «Гебена» и «Бреслау», немецкие моряки могли носить турецкие фески, но все мы с самого начала понимали: вся эта сделка была одним сплошным обманом. Те, кто знал, каким на самом деле было финансовое положение Турции, могли лишь удивляться тому, что она смогла приобрести эти современные суда. Более того, эти корабли так и не были никогда включены в турецкий военно-морской флот. Наоборот, произошло присоединение турецкого военно– морского флота к этим немецким кораблям. Горсть турецких офицеров была отправлена на их борта лишь для создания видимости – немецкие офицеры и экипажи все так же осуществляли контроль на кораблях. В своих разговорах со мной Вангенхайм даже не пытался держать в секрете тот факт, что эти корабли принадлежали Германии. «Никогда не думал, что буду подписывать чеки на такие большие суммы», – заметил он однажды, имея в виду расходы на «Гебен» и «Бреслау». Он всегда говорил о них как о «наших» кораблях. Даже Талаат говорил мне, что эти корабли не принадлежали Турции.
– Немцы говорят, что они принадлежат туркам, – заметил он с усмешкой. – Во всяком случае, нам очень удобно, что они находятся здесь. После войны, если немцы выиграют, они забудут об этом и оставят корабли нам. Если же Германия проиграет, то не сможет отнять их у нас!
Немецкое правительство никогда и не утверждало, что сделка была bona fide[3]. По крайней мере, когда греческий министр в Берлине выступил с протестом против сделки, назвав ее недружественным в отношении Греции действием, – забывая об американских кораблях, которые Греция приобрела у Соединенных Штатов, – немецкие чиновники успокоили его, тихо заметив, что корабли все еще принадлежат Германии. И в то же время, когда послы Антанты заявили протест против присутствия немецких кораблей, турецкие чиновники очень вежливо заявили, что эти военные суда были частью турецкого военно-морского флота!
Немецкие офицеры и члены экипажа откровенно посмеивались над этим маскарадом, выдававшим «Гебен» и «Бреслау» за турецкие корабли. Их приводили в восторг турецкие фески – убедительное доказательство того, что эти преданные моряки кайзера теперь были частью военно-морского флота султана. Однажды «Гебен», проплывая по Босфору, остановился напротив русского посольства и бросил там якорь. Затем офицеры и экипаж выстроились на палубе на виду у вражеского посольства. Моряки торжественно сняли турецкие фески и надели немецкие кепки. Оркестр заиграл «Песню о Германии», «Дозор на Рейне» и другие немецкие военные песни, немецкие же моряки громко пели. Более часа они распевали под окнами российского посольства, затем офицеры и экипаж сняли немецкие кепки и вновь надели турецкие фески. Экипаж «Гебена» поднял якорь и отправился на юг на свою базу. Крейсер ушел вниз по течению, оставляя российских дипломатов приходить в себя после грохочущих немецких военных песен.
Я часто размышлял о том, как бы все сложилось, если бы английские крейсеры, преследовавшие «Бреслау» и «Гебен» до Дарданелл, повели бы себя иначе и нарушили международные законы. Предположим, что они вошли в пролив, атаковали немецкие корабли в Мраморном море и потопили их. Они могли сделать это. Зная то, что мы знаем сейчас, это действие нашли бы оправданным. Вероятно, уничтожение кораблей не позволило бы Турции вступить в войну, поскольку после прибытия этих кораблей присоединение турецких военных сил к немецким стало неизбежным. С этими кораблями турецкий флот стал сильнее, чем российский флот на Черном море. И таким образом, стало абсолютно ясно, что Россия не сможет напасть на Константинополь. Следовательно, «Гебен» и «Бреслау» на практике дали военным силам Германии и Оттоманской империи полную власть над Черным морем. Более того, эти два корабля были хозяевами в Константинополе. То есть они являлись теми самыми средствами, при помощи которых Германия, в случае необходимости, могла терроризировать турок. Я убежден, что, осмыслив эту войну и ее последствия, здравомыслящий историк скажет, что после прохода немецких кораблей через турецкие проливы, присоединение Турции к Германии, когда это понадобится немцам, было неизбежно. Таким образом, гибель Турецкой империи была предрешена. В турецком кабинете были люди, которые уже тогда понимали это. В Константинополе говорили, хотя я не ручаюсь за правдивость этой истории, что заседание кабинета, во время которого было принято это важное решение, прошло не совсем гладко. Говорили, что великий визирь и Джемаль протестовали против «фиктивной» продажи и требовали, чтобы ее не доводили до конца. Когда атмосфера во время дискуссии накалилась до предела, Энвер, танцевавший под немецкую дудочку, объявил, что практически завершил сделку. Во время последовавшего за этим решением молчания этот молодой Наполеон вытащил свой пистолет и положил его на стол.
– Если кто-то хочет обсудить эту покупку, – сказал он тихо и холодно, – я готов встретиться с ним.
Спустя несколько недель после того, как главный штаб «Гебена» и «Бреслау» перебрался на Босфор, Джавид-бей, министр финансов, встретил известного бельгийского юриста, тогда находившегося в Константинополе.
– У меня для вас ужасные новости, – сказал турецкий государственный деятель голосом полным сочувствия. – Немцы захватили Брюссель.
Огромный бельгиец, чей рост был больше метра восьмидесяти, положил руку на плечо маленького турка.
– У меня для вас гораздо более жуткие новости, – ответил он, указывая на залив, где стояли пришвартовавшиеся «Гебен» и «Бреслау». – Немцы захватили Турцию.
Глава 6
Вангенхайм рассказывает американскому послу о том, как кайзер начал войну
Но в одном месте эта сделка явно не была причиной для печали. Этим местом было немецкое посольство. Столь великий «успех» опьянил впечатлительного Вангенхайма, а другие события превратили его furor Teutonicus[4] в настоящее жаркое пламя. «Гебен» и «Бреслау» прибыли почти в то же время, когда немцы захватили Льеж, Намюр и другие бельгийские города. А теперь немцы шествовали по Франции и с триумфом приближались к Парижу. Все эти события являлись для воинственного пруссака, каким и был Вангенхайм, воплощением его сорокалетней мечты. Мы все еще проживали в летних посольствах, расположенных вдоль Босфора. Около немецкого посольства был великолепный парк, который султан лично подарил правительству кайзера. Однако казалось, что по какой-то причине Вангенхайму не нравилось его летнее жилище. Напротив его посольства, в шести метрах от бушующего Босфора находился небольшой сторожевой домик, напротив которого стояла небольшая каменная скамья. Вообще-то эта скамья была местом отдыха охраны, однако казалось, она очень нравится Вангенхайму. Я всегда буду помнить, как этот немецкий дипломат, в те волнующие дни перед сражением на Марне, сидел на маленькой скамеечке, часто вскакивал и шагал взад и вперед перед домом. Каждый, кто двигался из Константинополя к северным окраинам, должен был пройти по этой дороге. Часто мимо проходили российские и французские дипломаты, естественно игнорируя торжествующую фигуру посла на каменной скамье. Иногда я думаю, что Вангенхайм сидел там с единственной целью – пускать сигаретный дым в их направлении. Все это напоминало мне сцену из шиллеровского «Вильгельма Телля», где Телль с луком и стрелами сидит в засаде на горной тропе и ждет свою жертву – Гесслера:
