По принятому обычаю вступление Мора в должность канцлера приветствовалось торжественной речью. Мор отвечал на нее. Воздав должное королю, он сказал: «Но когда я гляжу на это кресло и передо мной встают образы великих людей, восседавших на нем, в особенности когда я вспоминаю о последнем человеке, занимавшем его, о его необычайной мудрости и опытности, о том, как судьба высоко подняла его и как затем печально он кончил, умерев обесчещенным и обезглавленным, – то мне начинает казаться, что я имею некоторое основание считать всякие человеческие отличия не особенно прочными и место канцлера гораздо менее желательным, чем то думают чествующие теперь меня. Поэтому-то я и гляжу на него как на пост, преисполненный трудов и опасностей, лишенный истинного и прочного почета, откуда тем больше следует опасаться пасть, что приходится падать со слишком большой высоты… Если бы не доброта короля и не видимые знаки одобрения, которые я встречаю среди вас, это место улыбалось бы мне не больше, чем Домоклу меч, повешенный над его головой… Впрочем, есть два момента, о которых я всегда буду помнить: во-первых, это место будет для меня почетным и славным, если я буду исполнять ревностно, старательно и беспристрастно свои обязанности; а во-вторых, может случиться, что мое положение будет непрочно и деятельность коротка; или иначе: мой труд и мое непосредственное желание должны поддерживать во мне первую мысль, а пример моего предшественника будет служить мне уроком по отношению ко второй…» Король не замедлил, однако, дать почувствовать своему новому канцлеру, чего он ожидает от него, и снова обратился к нему с вопросом о разводе. Мор упал перед Генрихом на колени и умолял не насиловать его совести; он сказал, что совершенно бессилен чем-либо помочь ему в этом случае, и напомнил королю слова, сказанные им же самим при назначении его на высокий пост канцлера, именно, что всякий слуга короля должен сначала служить Богу, а затем королю; далее Мор прибавил, что он именно так поступает и что в противном случае король мог бы счесть его за самого недостойного своего слугу. На этот раз Генрих обошелся милостиво со своим канцлером; он сказал, что вовсе не желает насиловать его совести, что обратится за советами и мнениями к другим людям, но что во всяком случае он не лишает его своей милости и никогда более не будет смущать его совести этим вопросом. Действительно, на некоторое время Мор мог вполне отдаться своим служебным обязанностям. В противоположность Уолси, бившему во всем на эффект и внешность, он занялся негромкими, малозаметными делами; он всецело погрузился в обыденные дела сложной государственной системы управления. Бок о бок с Мором работал и его престарелый отец, бывший президентом королевской скамьи. Ежедневно, перед тем как приступать к рассмотрению дел, канцлер заходил к своему отцу и почтительнейше, с преклонением колена, испрашивал его благословения. Судьба пощадила старика; он умер прежде, чем счастливая звезда изменила его сыну и последний приблизился к своему роковому концу. Из деятельности Томаса Мора в области правосудия сохранилось несколько курьезных эпизодов, показывающих, насколько он был далек от рутинного отношения к своему делу. Вот один из них.
Жена Мора купила как-то хорошенькую собачонку, которая оказалась краденной. Вскоре отыскалась настоящая хозяйка, одна бедная женщина, и предъявила иск леди Мор, требуя возвращения своей собачонки. Канцлер, принявшись за разбор этого дела, тотчас же послал за своей женой. Взяв к себе на руки собачонку, он поместил жену в одном углу залы, а бедную женщину в другом и затем велел им обеим звать к себе собачонку.
Животное, услышав голос своей прежней хозяйки, тотчас же бросилось к ней. «Собака не принадлежит вам, – сказал Мор жене, – вы должны с этим примириться». Но г-жа канцлерша запротестовала против такого решения, и Мор купил у бедной женщины собачонку, заплатив ей в три раза больше, чем она хотела.
Вообще деятельность Мора в качестве канцлера ничем выдающимся не ознаменовалась. Он обнаружил замечательную деловитость, полную неподкупность, большую энергию; привел в порядок крайне запущенные дела своих предшественников. Но все это, конечно, не то, чего можно было ожидать от великого гуманиста, державшего в своих руках государственную печать Англии, и тем более от гуманиста, написавшего «Утопию». Мор не только не добыл себе славы своим канцлерством, но, напротив, дал возможность злой клевете запятнать его честное имя тяжкими обвинениями. Из книги в книгу переходит рассказ о том, что он будто бы пытал и казнил еретиков! Ниже мы возвратимся к этому вопросу; теперь же скажем, что для подобного утверждения нет никаких фактических оснований и его поддерживать может только тот, кто совершенно не понимает характера Мора.
Мы думаем, что канцлерство Мора было тихое и не ознаменовалось никакими крупными внутренними реформами именно в силу тех обстоятельств, при которых ему приходилось действовать. На очереди тогда стоял вопрос о разводе короля и последовавшем затем отпадении Англии от папского престола. Но в разрешение именно этих вопросов Мор и не хотел впутываться, так как видел, что король, как говорится, закусил удила. Он предпочитал или, вернее сказать, был даже вынужден стушеваться на время, предоставляя другим наполнять историю шумом, а сам ушел целиком в мелкие обыденные дела.
Однако он не мог долго придерживаться такой позиции. Король действительно оставил его в покое и обратился к университетам и знаменитым богословам, предлагая им высказаться по поводу законности или незаконности требуемого им развода. Генрих уже тогда решил разрубить гордиев узел, обойтись без папы. Когда ответы были получены и большинство их оказалось в пользу Генриха (он не гнушался действовать подкупом), когда епископы и лорды высказались также за развод и брак короля с Анной Болейн, тогда он приказал прочесть все эти мнения с подобающей торжественностью в палате общин, что в качестве канцлера должен был сделать Мор. Сохраняя полное беспристрастие и удерживаясь от всяких комментариев, он прочел эту декларацию короля; но вместе с тем для него стало совершенно ясно, что совесть не позволяет ему больше оставаться на службе, что, будучи канцлером, он не может более молчать и таить про себя свое мнение, когда тысячи глаз устремлены именно на него и ждут его слова, и он решил добровольно сложить с себя канцлерские обязанности. Он испросил позволения лично явиться к королю и передать ему государственную печать. Король и на этот раз обошелся с ним милостиво, хвалил и благодарил его за честную службу и обещал не забывать его и впредь, сохраняя к нему свое царское расположение.
