— Как же так, Георгий Николаевич, — возмущался кое-кто, — когда у них хорошо, так это считается их заслугой, а когда у них плохо — виноваты мы? Так, что ли? Несправедливо это…
— Справедливо, — Бабакин в такие минуты был неумолим, — справедливо. Мы — головные, а наша главная задача — обеспечить правильную работу всего комплекса и его отдельных звеньев. И нечего прятаться за чью-то спину, если сам не досмотрел… А когда у них все правильно, — после короткого раздумья добавлял он, — значит, они молодцы. И аппаратуру хорошую создали, и отработали ее как надо.
Особая обстановка создавалась, когда возникала необходимость подключения специалистов КБ к поиску нужных решений. Я слышал от многих, что такой атмосферы взаимопонимания и единения они ни в одной фирме не встречали. Это действительно так. Тут и традиции коллектива, тут и личное влияние Главного.
Но справедливости ради нужно сказать, что он не только «давал», но и «получал» сам. Огромно было влияние этих людей, самой «Луны-10» на Бабакина как на инженера, конструктора, наконец, технического руководителя. Только теперь, при создании этой станции, перед ним начала раскрываться новая сторона, характеризующая неоспоримую важность космических исследований. Участвуя в обсуждениях очередных задач, состава научных измерений для станции, он познавал на практике глубокое содержание становящейся привычной фразы: «Космические исследования служат для понимания строения планет, их происхождения и эволюции». Постепенно входя в курс «научного дела», он воочию стал представлять себе отдельные кирпичики, из которых не сегодня и не завтра, «при нем» или, скорее, даже уже не «при нем» сложат фундамент и воздвигнут стройную теорию, раскрывающую суть этой фразы. И, может быть, еще и поэтому все чаще и чаще звучало авторитетное слово Бабакина, к которому уже прислушивались на заседаниях ученых советов ряда научных учреждений, членом которых он со временем стал.
Юрий Александрович Сурков, один из ближайших соратников выдающегося геохимика Александра Павловича Виноградова, вспоминает:
— Приходится иметь дело с руководителями многих организаций, которые сотрудничают с учеными по разным вопросам. Среди них и люди, интересующиеся задачами, которые решаются для науки, для ее развития. Георгий Николаевич всегда проявлял живой интерес к самим научным проблемам. Он так и говорил: «Расскажите мне, какие задачи вы хотите решать, а мы конкретно подумаем, как можем содействовать этому. Желание у нас есть, народа хватает». И именно поэтому, как мне кажется, он был скорее не нашим смежником, а соучастником.
Я спросил Юрия Александровича:
— Как вы считаете, почему Георгий Николаевич, человек намного моложе Виноградова, новый для него человек, так быстро завоевал у него авторитет и уважение?
Юрий Александрович, даже не раздумывая, ответил:
— Александр Павлович — человек, если можно так сказать, пропитанный наукой. Какие бы ему ни поручались организационные дела, а их у него было более чем достаточно, он всегда старался не отходить от науки. Таким же был и Бабакин. Виноградов, который много общался с ним, видел это. И именно это качество Бабакина и импонировало ему. Отношения конструкторских бюро с «наукой» — это не просто создание космических аппаратов для решения научных задач. Это взаимоотношения с постоянной «обратной связью».
Начать хотя бы с такого тривиального разъяснения: межпланетная станция направляется всегда к планете или другому небесному телу с целью ее изучения. А на что же рассчитывать станцию, на какие внешние, скажем так, воздействия — температуру, давление, плотность грунта?.. Ясно, что исходные данные можно получить лишь в Академии наук. Именно она на основе самой современной теории и опыта создает так называемую модель — модель атмосферы, модель поверхности и т. д. В КБ все эти модели закладываются уже в проект. Это связь «номер один».
Академия наук не просто заказчик автоматических межпланетных станций, она и потребитель полученной научной информации. А эта информация или часть ее в прямом или косвенном виде опять-таки почти всегда нужна конструкторам для разработки новых проектов или модификации существующих. Вот это — связь «номер два».
Ну и, наконец, третья основная связь: ряд академических институтов создает научные приборы для работы на этих станциях и поставляет их в КБ.
Теперь смотрите, что получается. Общее задание на станцию выдает академия, модель — академия, а частные задания на научные приборы ее же институтам выдает уже КБ. И далее. Если теперь почему-то научные приборы станции, все или хотя бы один из них, окажутся недееспособными из-за возникшей неисправности или по какой-то другой причине, значит, станция поставленную перед ней задачу не выполнит. Полностью или частично. Кто же виноват в этом невыполнении, кто несет ответственность за него перед генеральным заказчиком, то есть академией? Научный институт? Конечно. КБ? Тут и двух мнений быть не может, безусловно. Ответственность и на тех и на других.
Но в большей степени, хотим мы этого или не хотим — на КБ. Почему? Да в силу того, что КБ — головная организация, фирма, а станция — ее изделие. Научный прибор — это ведь всего-навсего один из многих приборов, установленных на станции: радиотехнических, управленческих, электрических… И прежде чем их ставить на станцию, ее главный конструктор должен быть убежден, что они не подведут. Для этого у него есть все возможности — права, технологическая и испытательная базы. Все. Но уж если он принял решение и установил прибор, то ему и отвечать.
Именно в дни подготовки «Луны-10» по указанию Бабакина в КБ была создана научная группа, которая по мере расширения связей с «наукой» со временем переросла в лабораторию. «Малая Академия наук» — так называли ее в КБ. Теперь у ученых-смежников появились опекуны — люди, старающиеся сгладить противоречия, естественные, законные противоречия разных организаций, вынужденных работать сообща.
Новая группа вписалась в структуру КБ, живет и развивается и сегодня.
Старт станции «Луна-10» с Земли, вывод ее на околоземную орбиту и дальнейший перелет к Луне проходили примерно так же, как и у «Луны-9». Однако был и ряд отличий. Одно из них — коррекция траектории, проведенная на расстоянии около двухсот сорока тысяч километров от Земли. Траектория была скорректирована так, что невидимый ее конец как бы упирался в определенную точку окололунного пространства, в которой должно было быть осуществлено торможение станции, а не в центр лунного диска, как делалось прежде.
За восемь тысяч километров от Луны с помощью системы ориентации была построена лунная вертикаль, в результате чего сопло двигателя станции оказалось направленным на центр Луны. Это направление с помощью бортовой системы стабилизации выдерживалось неизменным в течение полутора часов, до тех пор, пока оно не совпало с направлением скорости станции. В точке, удаленной от Луны примерно на тысячу километров, станция имела скорость 2,1 километра в секунду. В этой же точке (вот оно второе принципиальное отличие) была включена тормозная двигательная установка. Через двадцать секунд скорость станции снизилась почти вдвое, а отделившийся от траекторного блока контейнер под действием притяжения Луны вышел на окололунную орбиту с параметрами, близкими к расчетным, и стал первым в мире ее искусственным спутником.
