по серёдкам пойменских озёр. Из тех ключей со дна озёр на поверхность постоянно шли белые пузыри, насыщенные тёплым газом. От этого во льду образовывались незамерзающие полыньи с длинными полосами в разные стороны. Ключевые полыньи были похожи на морских осьминогов. В духовую глотнуть свежего воздуха к тем ключевым родникам на серединах озёр рыбы подходило столько, что она до отказа забивала собой все ледяные полосы в ключах. Бывало, разгребешь снег у какой-нибудь ключевой полыньи и видишь, как в её тёмных полосах белеют живые и мёртвые щуки, судаки, лещи и всякая другая рыба. Которая рыба была ещё живой — ту брали, а уснувшая — та вся пропадала.
Во время зимних духовых заморов в озерах поймы происходило странное явление. В любом из них духовая шла не более двух-трёх суток. Потом вода резко менялась. Примерно за неделю до наступления духовой она мутнела и оставалась такой на период интенсивной подвижки рыбы, от нее из проруби во льду шёл неприятный запах. Но через двое-трое суток после духовой она становилась прозрачной, неприятный запах пропадал; снулая рыба оживала.
В крупных озёрах рыба во время зимних духовых заморов погибала лишь частично. Большинство её переносило тяжёлое природное испытание. Это проверялось фактами весенней ловли. Когда озёра вскрывались ото льда и начиналась ловля, никто никогда не видел в тех озёрах погибшую во время заморов рыбу. В озёрах было много подземных ключей-родников. По-видимому, они влияли на очищение воды в озёрах, которое происходило сразу после духовых заморов.
В духовые не каждая порода рыбы приходила в отчаянное движение в поисках кислородных отдушин. Например, почти все озёра изобиловали золотистыми и линевыми карасями и большими, нередко четверти по две, вьюнами с ярко-жёлтыми полосами по бокам вдоль тела. Ни караси, ни вьюны во время духовых заморов в движение не приходили, а всю зиму преспокойно дремали на дне водоёмов.
В озёрах и болотах поймы зимой много рыбы ловили кувшинами и одровицами. Кувшины плели из ивовых прутьев с одной или двумя горловинами для захода рыбы. Одровицы по форме были похожи на кувшины, но к ним помимо прутьев была необходима нитяная сеть. Она натягивалась на каркас, сделанный из толстых прутьев ивняка, и тот каркас назывался одром.
Кувшины и одровицы ставили в езы, сделанные по перволедью. Езами называли решётки-стенки, которые перегораживали неглубокие заводи. Их плели из ивовых прутьев, из травы осоки или из хвоща. В езах между этими ивовыми решетками и травяными стенками, запущенными в лёд до дна озера, оставлялись окна-проходы для рыбы. В те окна и ставились кувшины и одровицы, в которые нередко набивалось столько рыбы, что из проруби на лёд её приходилось вытаскивать с большими усилиями. Езовая ловля была распространена в наших местах повсеместно, этим способом зимой вылавливалось рыбы сотни пудов.
В те времена в Молого-Шекснинском междуречье государственных рыбхозов не было, рыбоохранные меры отсутствовали, рыбу ловили только частники — в большинстве для своих домашних нужд, реже — на продажу, возили её на продажу в крупные сёла.
Много рыбы ловили перед весенним разливом Мологи и Шексны, когда таял снег и вода шла на прибыль. В быстротекущих ручьях и речках на длинных шестах, вбитых в землю, ставили дужные и крылатые кужи. Мужики-рыболовы делали их из пеньковых или из льняных ниток, а чтоб они меньше прели в воде, — дубили в корковом дубовом отваре. В местах весеннего хода рыбы в кужи попадались крупные судаки, лещи, щука, голавли, плотва, язи, а нередко и золотистые волжские сазаны.
Кужи-дужанки часто ставили и после водополицы, когда Молога входила в свои реки. На берегу вбивали в землю крепкий кол, привязывали к нему пеньковую веревку саженей в двадцать-тридцать длиной, на свободный конец которой прикрепляли самодельный якорёк из камней. Рыбак выезжал на лодке к середине реки, вытягивал веревку на всю её длину и бросал якорь в реку. Да уж потом на верёвку навязывали пять-шесть куж-дужанок, промеж них закрепляли небольшие камни-подвески и тогда пускали в воду. Кужи ставились с вечера на ночь, а ранним утром проверяли их, снимали добычу, снимали с верёвки и выставляли на берег сушить.
У тех куж ячейка была крупная, потому мелкая рыба в них не попадалась. Когда рыбалку кужами заканчивали и выходили на берег, то сначала шли домой за деревянными ушатами, которыми зимой носили воду из проруби для всяких нужд, в те большие ушаты наливали немного воды, перекладывали туда из куж рыбу, и два человека на коромысле уносили её из лодки в садок. Пойманную кужами рыбу многие пореченские мужики подолгу, даже до поздней осени, хранили живьём либо в небольших озерках невдалеке от деревни, либо в садках, которые специально для этого делали из досок или плели из ивовых прутьев наподобие огромных корзин-кузовов. Дощаные ящики-садки и плетённые из прутьев кузова устанавливали на берегу озера, внутрь клали камни, а потом пускали туда рыбу. В озерке-садке крупная рыба чувствовала себя хорошо. Хозяин мог брать из того садка рыбу всё лето — какую захочет и сколько захочет. Рыбьи садки никто никогда не запирал ни на какие замки, никто их не охранял, все они были без присмотра. Воров в нашей пойме сроду не бывало.
Ягоды
Молого-Шекснинская пойма изобиловала грибами и ягодами. Без их больших запасов не жила ни одна семья междуречья.
Малина и земляника, калина и смородина, клюква и морошка, ежевика и черёмуха, черника и гонобобель, брусника и костяника густо покрывали пойменскую землю. Природные условия как будто специально были созданы для того, чтобы всюду зрели ягоды. Этому способствовали леса, достаточное количество влаги и число солнечных дней в году. Почти каждое лето было у нас теплым и солнечным. Дикие растения и всякая живность плодились в междуречье очень хорошо. Тогда ни один квадратный метр земли не испытывал там всех тягот выдуманной человеком химизации. Все леса, луга, водоёмы, грунтовые воды, воздух — всё вокруг было естественным, первозданным, не потревоженным насилием над природой.
Ягоды чёрной и красной смородины любили, чтобы рядом с ними росли ольха, ива, черёмуха и
