Да, это наивно, но мы верили, что на Первом канале можно делать такой социальный, нужный людям проект. Не потому, что лично я такой честный — просто это интереснее, чем трэш и ржач: понимаешь, что не зря тратишь свою жизнь, да и много любопытного можно узнать.
— Лишь бы они не пытались превратить проект в очередное «Пусть говорят»? — в который раз делился я с коллегой сомнениями.
— Никонова мне обещала, что будет серьёзная программа. Подтянем сюда ребят нормальных — начальство согласно. Да и мы с тобой научимся ток-шоу делать.
Наступила осень, а проект всё не запускали…
Прошёл сентябрь…
Мировой кризис развязал руки российскому начальнику. На Первом началась первая волна массовых увольнений.
В начале октября в редакции случилась большая пьянка. Не помню конкретного повода, но глобальный повод напиться был. Страх не давал расслабиться некоторым коллегам даже под воздействием алкоголя.
— Нет, с нами ничего не случится! — с самого начала стала успокаивать Аида толи окружающих, толи себя, задав соответствующее настроение всему этому мероприятию. — Нет и ещё раз нет! Нас не могут закрыть. Ну, не могут нас сократить.
Выглядела она очень нервной — больше, чем обычно. Её слова окружающих не убеждали.
— Почему же?! — отозвался Влад Каменовский, единственный мальчик из её команды. — Даже бригады ПГ сократили. По максимуму почистили.
Раньше редакторский планктон Первого канала относился к проекту правовой программы, как к гадкому утёнку: пару раз в общей курилке про «Участок» я слышал мысль, что «там мутят какие-то нтвшники странные». Вот работать в программах «Пусть говорят», «Малахов+», «Розыгрыш», «Прожекторперисхилтон», «Модный приговор» и в остальном подобном теле-мусоре было престижно. В той же курилке их сотрудники могли часами с пафосом рассказывать о приглашённых на ту или иную программу «звёздах», высокомерно меряться друг перед другом именами из шоу-бизнеса и «Единой России». А ещё среди них было принято слегка поругать начальство и, красиво прикрыв веки рукой и растягивая слова, выразить недовольство зарплатой и ограничениями в медицинской страховке — это они называли «иметь собственное мнение». Почему-то, каждая вторая курила сигареты с ментолом.
Всё изменилось осенью — руководство телеканала стало сокращать сотрудников выпускающих бригад своих любимых программ, и в нашу редакцию зачастило множество народа. Вместе с Аидой они — группами и тет-а-тет — шептались в комнате для «летучек». Но иногда оттуда доносились громкие крики и рыдающие звуки, и тогда можно было разобрать: «Помоги!», «Умоляю!», «Я тебя всегда любила!», но чаще всего — полное страдания «Прости!»
Несколько дней мысль о существовании высшей справедливости Аиду ласкала — это было видно по её весёлым глазкам. Но потом она стала нервничать.
— Нет! Нет! Нет! Мы нужны каналу — проект «Участок» будет! Да вы что?! — выкрикивала она на той пьянке, и неожиданно подняла руку на самое святое первоканальное: — Даже «Пусть говорят» могут закрыть, а «Участок» будет в эфире. Это же Нургалиев…
Тут она поставила бокал на стол и затрясла пальцем.
— …и Эрнст…
И снова затрясла пальцем.
— …между собой договорились. Это же Нургалиев, а не кто-нибудь!..
Такие лакейские потуги было смешно наблюдать. Вот эти люди, согласившиеся перегрызться за крохи с барского стола — раздавливая друг друга — не понимающие, что за свои права надо бороться, выступая общим фронтом, собрались делать правовое ток-шоу! Копаться в чужих историях, сопереживать чужим проблемам, советовать другим людям, понимать их?
Пьянка была испорчена — народ пил много, но не пьянел. Я уже собирался покинуть это собрание, но тут началась кульминация. Коллеги обратились к истории: воспоминания — самый эффективный бальзам в трудные периоды жизни.
— А помните — как мы делали «Пусть говорят»? — спровоцировала Ольга Ялунина.
И тут началось — два часа рассказов о славном прошлом: о том, как они «придумывали темы и истории», как находили и обзванивали героев, как заманивали их в Останкино — потому что на «Пусть говорят» у нормальных людей отрицательная реакция — якобы, для участия в несуществующих программах Первого канала, иногда — под видом интервью для других телеканалов. Как вели гостей из гримёрок, пряча от них сценарий программы, как потом заталкивали их в студию — в лапы Андрею Малахову, как некоторые гости пытались вырваться оттуда и спастись бегством, а их волочили обратно — кого умоляя, кому угрожая. Как прятали «подсадных уток» среди массовки в студии, придумывали слова их «ролей». И т. д.
Всю эту грязь коллеги описывали восторженно, захлёбываясь от радости, от гордости, перебивая, перекрикивая друг друга — они получали удовольствие от той своей работы. А я-то прежде думал — люди, делающие подобный первоканальный эфир, ненавидят свою работу. Потому что стыдятся её…
И, конечно же, вспоминали приглашённых «звёзд» — о них коллеги рассказывали трясущимися от волнения голосами.
— Самый лучший — это Отар Кушанашвили! — вдруг призналась в любви Аида. — Какой же он молодчина! Как же удобно с ним работать! Как же я его люблю! Сколько раз такое было — созваниваешься, приглашаешь его на «Пусть говорят» — а он всегда готов прийти! на любую тему! Договариваешься, какие слова, какую позицию он будет защищать на программе. А потом уже перед записью, если выясняется, что не хватает сторонников противоположного мнения, так Отарик всегда готов помочь: всё, что нам нужно, скажет. А как красиво! Как ярко! Эмоции! Драматизм какой! Сколько раз мы его так просили! А ведь он уже настроился на другую роль!.. Да-да, ему можно сказать — мол, у нас нехватка противников этой темы; Скажешь: «Надо побольше крика в студии!» А он сразу: «Аидочка, нет проблем! Что надо — то и скажу! Любые ваши вопросики задам! Если нужно, кого нужно — облаю…» Помните, тему про девственность?! Да! Да! Да! Вот — настоящий профессионал!.. Помните?.. Ах, какие времена были!
После Кушанашвили я встал и ушёл к себе…
Драматизм.
Когда я заглянул в комнату через час, там оставались только Аида и Юля Данилова. Алкоголя почти не осталось, даже водки — а ведь не хотели её брать. Девушки сидели напротив друг друга и теряли контроль над собой, используя не самые интеллигентные выражения.
Аида, не замечая меня, делилась планами:
— Как только расплачусь с кредитом — съ. усь отсюда! И пусть Никонова от меня отстанет. Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!
За следующие пять минут она рассказала почти всю биографию: муж толи бросил, толи его выгнали, маленький ребёнок, мать пилит, и огромный кредит на крохотную квартиру в Подмосковье — всё предсказуемо.
