Швейниц не прав. Диктатура всегда уничижает и тех, кто ее насаждает, и тех, кого она подавляет. Когда Бисмарк уходил со своего поста, народ Германии был доведен до стадии образцовой сервильности, послушания, от которого немцы так до конца и не избавились. Высшие круги общества, безусловно, лишились своего былого могущества, в чем генерал, конечно, прав, и оно к ним уже не вернулось. Благодаря интригам Бисмарк обрел власть, и интриганы, окружавшие кайзера Вильгельма II, низложили его. По примеру классического дворцового фаворита он сначала возвысился, а потом, как и полагается, слетел со своего пьедестала. Он был диктатором, но вторичным, зависимым от короля.
Из семи смертных грехов Бисмарку был присущ прежде всего гнев. Он кипел от гнева. Никто не мог сравниться с ним в неистовости и интенсивности разгневанного состояния. Приступами ненависти и ярости он чуть не довел себя до могилы. Он приходил в ярость по малейшему поводу. Бисмарк писал брату: нескончаемые стуки в дверь и визиты с вопросами и счетами раздражают его до такой степени, что он «готов впиться зубами в стол»13. Из-за почти постоянной раздражительности он до конца жизни страдал бессонницей и психосоматическими недугами. Поводы могли быть самые пустяковые. Союзный совет отказался назначить никому не известного ганноверца начальником почтового ведомства. Стенографистки в рейхстаге неточно записали выступление, и он увидел в этом зловредный умысел. Абсолютно ничтожный и дурацкий конфликт вокруг почтовых сборов. Предупреждение президента рейхстага звонком в колокольчик вести себя прилично. Александр фон Белов-Гогендорф считал, что Бисмарк страдал «болезнью к смерти» [116] . 7 декабря 1859 года он писал Морицу фон Бланкенбургу – Бисмарк помешался на врагах, обуреваемый «экстремистскими мыслями и чувствами». Исцеление простое и истинно христианское – «возлюби врага своего!». «Это – самый верный путь к тому, чтобы снять нарастающее напряжение в занемогшем теле, и наилучшее снадобье против дурных видений и мыслей ( Vorstellungen), которые могут довести его до могилы»14.
Совет был разумный. Больная душа Бисмарка нуждалась в лечении, и ее можно было исцелить покаянием, обращением к благодати и любви Божьей. Молитва предполагала перемены, раскаяние, признание ответственности за грехи и собственной слабости. Пример такого покаяния дает «Книга общественного богослужения» 1662 года: «Мы слишком часто следовали велениям и желаниям наших сердец. Мы нарушали Твои священные законы. Мы не делали того, что должны были делать. И мы делали то, чего не должны были делать. Поэтому в нас нет здоровья».
Бисмарку было нелегко сдаться на милость Божью. Молитва требует не только смиренно обратиться к Богу, но и просить прощения у тех, кого мы обидели или оскорбили. Я не припомню ни одного письма, в котором Бисмарк извинялся бы за проступки, более серьезные, чем забывчивость поздравить родственника с днем рождения. Естественно, он никогда не извинялся перед своими недругами. Когда же пятеро министров попросили разрешения пойти на похороны Ласкера, он ответил им категорическим «нет». Этот факт говорит о многом. Во-первых, министры действительно не пошли провожать в последний путь Ласкера. Этим высокопоставленным господам даже в голову не пришло возмутиться отказом Бисмарка, который в данном случае руководствовался не чем иным, как чувством мстительности. Вообще почему они должны были просить разрешения? Почему они просто не пошли и не отдали дань уважения усопшему?
Бисмарк помешал старшему сыну Герберту обвенчаться с любимой женщиной, потому что ненавидел ее семью. Ненависть, озлобление возобладали над отцовскими чувствами, точно так же разрушили и почти все прежние отношения дружбы. Желчь отравляла сознание и душу, побуждала к мстительности, а не к сочувствию и раскаянию.
Отдельный разговор о женоненавистничестве. Бисмарк превратил свою жизнь в сплошную нервотрепку, внушив себе неприязнь к королеве/императрице Августе и кронпринцессе Виктории. Ему претили «сильные женщины», превращавшиеся в его сознании в злонравных ведьм. Эти две властные особы подмяли под себя своих слабых супругов и угрожали Бисмарку. Ему повсюду мерещились козни. И женщины были главными конспираторами. Их зловредность для него была настолько самоочевидной и вездесущей, что его отношение к ним с полным основанием можно назвать паранойей. Не надо быть фрейдистом, чтобы увидеть в поведении взрослого политика и гениального государственного деятеля влияния детской ненависти к умной, но холодной и бездушной матери. С этим комплексом Бисмарк прожил всю жизнь. Власть, которую он приобрел, во многом опиралась на слабовольного Вильгельма I. Но рядом со слабым сувереном всегда была сильная королева. Борьба за господство над эмоциональным и мягкосердечным королем изматывала Бисмарка. В этой борьбе изо дня в день, из года в год воспроизводилась агония детства – мучительные переживания маленького мальчика, оказавшегося на острие перевернутого треугольника, наверху которого грозная женщина и слабый мужчина. Отсюда и все его тревоги, озлобленность, бессонница и недомогания. Самый могущественный человек в Европе, преисполненный гордости и агрессивности, должен был кланяться старой леди, к несчастью, оказавшейся женой короля. Унизительность для него была непереносима.
Признание Гансу фон Клейсту в 1851 году в том, что он не в состоянии сдерживать свои сексуальные позывы, добавляет еще один штрих к психологической драме Бисмарка. Упорное нежелание Иоганны стать нормальной светской женщиной означало для него то, что он не мог утешиться дома и выбраться из эдипова треугольника, создававшегося прусской королевской семьей и каждодневно возбуждавшего компенсирующие чувства мстительности. Иоганна фон Бисмарк проявляла свою любовь к нему тем, что научилась ненавидеть так же неистово, как он. Баронесса Хильдегард Шпитцемберг, Гольштейн и многие другие люди, бывавшие в их доме, отмечали жесткий и мстительный характер Иоганны. Никто в доме Бисмарков не позволял себе перечить их желчным натурам.
Король не всегда уступал Бисмарку. Он был сознательным масоном и защищал членов братства. Монарх не давал в обиду и многих министров. Как человек добропорядочный, он проявлял верность своим «слугам» и старался уберечь их от гнева жестокосердного и всемогущего канцлера. Мягкое и участливое отношение короля к подчиненным Бисмарка доводило его до белого каления. В то же время из-за малейшего монаршего возражения или упрека он заболевал, ложился в постель и мог хворать неделями. Что бы ни имел в виду Вильгельм I своим вопросом-восклицанием – «Какой же вы ипохондрик, если одно маленькое разногласие подвигает вас на крайнюю меру!» – у него были все основания для недоумения. Король выказывал Бисмарку такую любовь и внимание, какими не пользовался никто другой. Тем не менее в разговоре с Дизраэли в июне 1878 года он пожаловался на ужасное поведение сюзерена15. Этот монолог огорошил Дизраэли, потому что Бисмарк выражал свою скорбь открыто и на официальном приеме. Скорее всего она была надуманной, так как я не нашел никаких свидетельств, которые подтверждали бы утверждение Бисмарка. Королева Августа действительно его ненавидела, имела на это свои причины, но вела себя разумно. Она понимала, что ей надо уживаться с канцлером-демоном и его гипнотической властью над супругом. Августа искала возможностей для примирения без потери лица для Бисмарка. В марте 1873 года Одо и леди Эмили Рассел была оказана высокая честь принять в британском посольстве императора и императрицу. По протоколу полагалось, что за обедом Бисмарк должен был сидеть слева от «ее императорского величества» и около часа развлекать ее беседами. Он отказался участвовать в этом мероприятии. Величайшему политическому гению XIX столетия не хватило мужества и самообладания для того, чтобы побыть в роли «джентльмена» в присутствии своего сюзерена и его леди. От него требовался всего лишь час любезной беседы. «Железный канцлер», развязавший три войны, испугался маленькой старой женщины, говорившей с саксонским акцентом.
