городского комитета Блюмкин, убивший Мирбаха, изменил партии и вошел в связь с Ч.К. Боевая дружина, непосредственно руководимая и возглавляемая Пашутинским, приговорила Блюмкина к смерти за измену партии. Выполнение приговора взял на себя сам Пашутинский, с каковой целью на Блюмкина совершил два покушения.
Первый раз в Киеве Пашутинский, заманив Блюмкина в глухое предместье города, без объявления, без объявления даже приговора партии, начал стрелять в него, но неудачно. Вторым покушением с участием контрразведчика провокатора Тишко Блюмкин был тяжело ранен в голову.
После покушения на Блюмкина Пашутинский вместе с невестой Блюмкина Лидией Сорокиной (так в газетном тексте! – Я.Л.) и третьим боевиком Арабаджи отправились в Одессу совершить террористический акт против Деникина. Но по техническим обстоятельствам покушение не удалось <…>»11.
Никаких подробностей подготовки этого покушения на главнокомандующего Вооруженными силами на Юге России в газетном отчете не содержалось. Но факт говорит сам за себя: на А.И.Деникина готовились покушения не только снова прибывшими из Москвы в Киев левоэсеровскими боевиками во главе с И.К. Каховской, но и силами украинских левых эсеров, как и в случае с подготовкой покушения на фельдмаршала Эйхгорна.
На процессе в Харькове Пашутинскому еще инкриминировалось установление связи с атаманом Н.А. Григорьевым. Из материалов дела следовало, что после занятия Одессы Красной армией Пашутинский под именем Мартыновского занял пост народного судьи в Очакове, сделавшись позднее председателем Морского трибунала в самой Одессе. Об этом же, но, путая города, писал Трутовский.
Процесс над Пашутинским начался в апреле 1922 г. Помимо покушений на Якова Блюмкина и иных серьезных прегрешений, ему вменялась связь с румынской контрразведкой и такое тягчайшее преступление, как выдача деникинской контрразведке конспиративных квартир и подпольных работников. Согласно газетному отчету в «Правде», после задержания контрразведкой в Одессе Пашутинский «выступает от них в роли посредника при вымогательстве денег от члена Ц.К. борьбистов [В.Ф.] Зеленина, арестованного по указанию Пашутинского, но отделавшегося от контр-разведки посредством денежного выкупа»12.
Сам Блюмкин не только побывал на процессе, но и выступил на нем в качестве свидетеля обвинения. Кроме того, через него государственному обвинителю Н.А. Скрыпнику была передана характеристика Пашутинского, написанная видным левым эсером и известным литературным критиком Я.В. Брауном. Знавший его еще до перехода в УПЛСР по Всеукраинскому комитету ПСР Браун охарактеризовал обвиняемого как «авантюриста и человека, целиком беспринципного».
Слушание дела было закончено 2 мая приговором к расстрелу с приведением в исполнение в течение 48 часов. Вдобавок приводилось особое постановление: «амнистии к Пашутинскому-Мартыновскому не применять». И тем не менее он остается жив и даже оказывается на свободе. Как это понимать? Не располагая материалами следственного дела и процесса я вынужден воздержаться от комментария и ограничиться мнением голландского исследователя партии эсеров М. Янсена. Марк Янсен полагал, что приостановка приговора понадобилась для того, чтобы путем шантажа заставить Пашутинского выступить в качестве свидетеля обвинения на процессе по делу членов ЦК и активистов ПСР в Москве13. По-видимому, в связи с оказанной им услугой в дальнейшем Пашутинский был прощен, и 16 апреля 1925 г. он получил назначение от Центросоюза в распоряжение Среднеазиатской краевой конторы этой структуры на должность инструктора. Но в конце концов, по сведениям того же Антона Вальдина, Пашутинский был расстрелян в Средней Азии во время «Большого террора».
Обратимся теперь к другим фигурам, названным Блюмкиным. Сведения о них отыскались в архивно-следственных делах, переданных из СБУ в ЦДАГО Украины. Один из них был этнический турок Николай Петрович Арабаджи. Он родился в 1894 г. и был уроженцем Бендерского уезда Бессарабской губернии. Арабаджи происходил из крестьян одного из турецких сел, оказавшихся на территории империи со времен дунайских войн. Во время Первой мировой войны Арабаджи воевал прапорщиком на Румынском фронте. В 1917 г. он очутился в Киеве, где стал активистом партии эсеров. Как он сам утверждал в анкете, при гетмане и Директории он сидел в тюрьме. После окончания Гражданской войны Арабаджи, по-видимому, перестал вести политическую работу. Будучи студентом торгово-промышленного техникума, летом 1924 г. был ненадолго арестован Киевским губотделом ГПУ, но освобожден без последствий.
Что касается Л.С. Соркиной, то она в одном из апокрифических источников, а именно в «Воспоминаниях» Надежды Мандельштам, упоминается даже не в качестве невесты, а жены Блюмкина. Вот что пишет Н.Я. Мандельштам: «Мне приходилось встречаться с Блюмкиным еще до моего знакомства с О.М. (Осипом Мандельштамом. – Я.Л.) Мы когда-то жили вместе с его женой в крохотной украинской деревушке, где среди кучки молодых художников и журналистов скрывалось несколько человек, преследуемых Петлюрой. После прихода красных жена Блюмкина неожиданно явилась ко мне и вручила охранную грамоту на квартиру и имущество на мое имя. «Что это вы?» – удивилась я. – «Надо охранять интеллигенцию», – последовал ответ. Так женщины из рабочих дружин, переодетые монахинями, разносили иконы по еврейским квартирам 18 октября 1905 года. Они надеялись, что эта маскировка обманет погромщиков. Охранную грамоту как явную фальшивку, да еще на имя девчонки – мне было тогда восемнадцать лет, отец не предъявлял ни при одном из многочисленных обысков и реквизиций. Вот от этой женщины, спасавшей интеллигенцию такими наивными способами, и от ее друзей я наслышалась об убийце Мирбаха и несколько раз встречала его самого, мелькавшего, исчезавшего, конспиративного…»14.
Надежда Мандельштам, в девичестве Хазина, училась в Киевском медицинском институте, и то ли запамятовала, то ли сознательно не хотела раскрывать факта совместной учебы с Лидией Соркиной, которая в ряде источников ошибочно именуется Сорокиной.
Как выяснилось, Лидия Соломоновна (по рождению, до русификации – Лейя Шлиомовна) Соркина родилась в 1897 г. и по происхождению была ялтинской мещанкой. Она окончила с золотой медалью семь классов Ялтинской женской гимназии и затем дополнительный класс, т. е. сдала экзамен на «звание домашней наставницы с правом преподавать русский язык и математику». Летом 1917 г. она вступила в Ялтинскую организацию ПСР. В том же году она стала слушательницей Киевского медицинского института и была избрана секретарем Киевского губкома партии эсеров. По партийной линии Соркина посещала курсы при Киевском комитете ПСР. В октябре 1917 г. она вступила в летучий отряд по оказанию медицинской помощи, что, скорее всего, было связано с начавшимся вооруженным противоборством в Украине. Должно быть, она была хорошо знакома с Пашутинским, как с видным деятелем Киевской организации ПСР. При каких обстоятельствах и когда она познакомилась с Блюмкиным, пока не известно.
В ЦДАГО Украины хранится архивно-следственное дело с личными документами, изъятыми на ее квартире по адресу: Малая Васильковская ул., д. 1, кв. 3.15 Однако на след самой Соркиной киевским чекистам выйти не удалось. Ей удалось залечь на дно, а позже перебраться
