Спасибо, дорогой, что вы пришли. Сейчас же приступайте к дежурству. Ага!
Хорошо, Панов. Позвоните на квартиру Начальника Школы, узнайте, где он; потом пошлите за капитаном Галиевским, он должен быть в первой роте. А, полковник Киткин пришел? Да? Конечно, у него другого дела нет, как беседовать с юнкерами", – отнесся я уже к поручику Шумакову, после ухода являвшегося писаря. "Борис, наладь тот вопрос, ты знаешь, оказывается, Мейснер до сих пор не привел в порядок пулеметов, а револьверы у этого мерзавца Кучерова.
Его второй день, подлеца, в Школе нет. Запил. И нашел же время! Нет… я не могу дальше. Этак с ума сойдешь. Согласись, что это форменный бедлам, а тут у меня все болит", – начал я жаловаться на свои недомогания, как вошел Телюкин и доложил о приезде Начальника Школы. "Ну слава Богу! Борис, тебе Телюкин все объяснит по этому вопросу, а я к Полковнику", – и я бросился из кабинета через канцелярию, чтобы бежать с докладом к Начальнику Школы. Канцелярия была полна юнкерами и штатскими разночинцами; едва я вошел в нее, как меня засыпали какими-то вопросами и просьбами. – "Потом, потом", – отмахнулся я от них. "Господа юнкера, оставьте ваши личные дела и освободите канцелярию.
Штатских сегодня не принимать. Все справки прекратить", – отдал я распоряжения экспедитору. "Вы господа, – обратился я к частным посетителям, – будьте любезны в следующий раз зайти", – говорил я уже у двери в корридор.
– "Здравствуйте, закройте дверь; доклада не надо – все знаю; теперь не время.
Я уже приказал портупей-юнкеру Лебедеву собрать Совет Школы и комитет юнкеров. И сейчас я должен идти туда. Вы же прикажите прекратить всякие приемы.
В Школе не должно быть никого из посторонних. Сделано? Отлично! О Мейснере, Б-ве – знаю. Все телеграммы знаю. Из Главного Штаба? Одна проформа. У меня, повторяю, все ясно и налажено. Все изменилось. Рассказывать нет времени. Что выйдет – посмотрим. Я же решил выступить, если юнкера не переменили настроение. Во всяком случае, выступлю с желающими. Господам же офицерам приказываю последовать за мною. Считаю, что это вопрос долга и чести. Не сомневаюсь, что и вы будете там, где и я", – ровно, спокойно, без единой вибрации в тоне, твердо и без рисовки говорил Начальник Школы. "Итак, будьте более внимательным, а главное – выдержанным. Забудьте, пожалуйста, канцелярию и вспомните свои позиции и проявите себя тем офицером, каким вы были до этого проклятого времени", – продолжал, улыбаясь, он. "Ну, можете идти. Все распоряжения – после совещания. Сейчас никаких. Да приготовьте свое оружие.
А, здесь? Ну, это прекрасно!" – закончил свой прием, отпуская меня, Начальник Школы. Я щелкнул шпорами, повернулся и взялся за ручку двери, как легшая на мое плечо рука остановила меня. Я повернулся. В голове было пусто. Ни одной мысли… "Вот что, Саня", – с грустью в своих больших голубых глазах тихо заговорил уже не Начальник Школы, а мой любимый, старший брат. – "Все пошло к черту! Кто-то предал. Временному Правительству не удержаться. Только чудо может спасти его. Ни один из планов не применим, и через три дня также не сбросить большевиков. Они будут еще сильнее. Все должно быть построено иначе. И уже, конечно, не нами… Я простился с семьею и написал письма родителям… Ты тоже напиши… Они нас поймут. Я с тобою должны погибнуть.
Мне только жалко юнкеров. Но ты ведь понимаешь меня. Мы ведь дворяне и рассуждать иначе не можем. А там как Бог… С нами будет Галиевский. Ну, бодрись. И иди". – и поцеловав меня, он слегка подтолкнул меня к двери.
Я вышел словно в тумане, не понимая, где, куда и зачем иду.
"Капитан Галиевский, голубчик, постойте минутку!" – наскочил я в полутемном корридоре на худощавую фигуру куда-то спешившего капитана. "Здравствуйте, послали смену юнкерам?" – "А! Александр Петрович!.. Ну как же, как же, послал. Ну что, друг мой, повоюем нынче, а?" – "Да, да, придется. Жаль только, что обстановка меняется." – "Плевать! Я очень рад, что не ошибся в вас при приеме вас в Школу. Только мы, старого покроя офицеры, и можем еще что-нибудь делать. А Б-ов хорош! А?
Недаром же я перестал подавать ему руку. Присяжный поверенный несчастный – туда же, в офицеры полез. Понимаю я его болезни. Трус! Начальник Школы приказал ему явиться. Ах, голубчик, что я вам посоветую", – продолжал капитан, когда мы остановились у канцелярии. "Вы вот здесь не были в феврале, да и нестроевую команду хорошо не знаете, ведь в ней ни одного порядочного человека нет; так вот вам я и говорю – вы на всякий случай снесли бы к себе на квартиру что у вас поважнее есть, а главное, ничего собственного, ничего не оставляйте. Ну, бегу в роту. Надо к пулеметам замки наладить. Эти прохвосты мало того что ключи потеряли от склада, так что мне пришлось приказать взломать дверь, да еще замки с пулеметов поснимали и куда-то запрятали. Да, будьте, дорогой Александр Петрович, осторожнее с Мейснером. Он что-то крутит. Этот почище Б-ова будет", – шепотом закончил капитан и понесся дальше, а я вошел в канцелярию. На этот раз в ней было пусто. Писаря, очевидно, пошли на собрание нестроевой команды, и только Телюкин складывал со стола бумаги в ящик. В кабинете я застал Бориса Шумакова, сидящего вразвалку и сладко позевывавшего. "Вот, друг, как надо действовать! Надеюсь, доволен?" – встретил меня он вопросом.
"Дрянь дело, но я с наслаждением буду всаживать в эту провокаторскую мерзость пульки из моего любимчика", – снова заговорил он, поглаживая увесистый наган, болтавшийся сбоку в кожаном чехле на поясе. – Сами работать не хотят и другим не дают. Ну что ж, что сеют – то и пожнут. А ты чего копаешься со своим снаряжением? Тоже готовишься идти? Нет, нет, ты должен оставаться в Школе. Тебе там не место. И без тебя, слава Богу, есть кому идти. Смотри, на что ты похож?" – переменил мой друг резонерский тон на подкупающую убедительность.
"Ты не прав, Борис. Именно мне, тебе, Галиевскому, одним словом, нам, старикам, там место, и в первую голову. Я думаю, я надеюсь, что там все офицерство Петрограда соберется. Подумай, какая это красивая, сильная картина будет. Помнишь, я рассказывал, что когда я девятнадцатого числа ездил с докладом в Главный Штаб, то перед Зимним и перед Штабом стояли вереницы офицеров в очереди за получением револьверов".
– "Ха-ха-ха", – перебил меня, разражаясь смехом, поручик. – "Ну и наивен же ты. Да ведь эти револьверы эти господа петербургские офицеры сейчас же по получении продавали. Да еще умудрялись по несколько раз их получать, а потом бегали и справлялись, где это есть большевики, не купят ли они эту защиту Временного Правительства. Нет, ты дурак, да и законченный, к тому же!
Петроградского гарнизона не знает!.." заливался Шумаков. – Мне стало весело от этой неудержимой молодой задорности друга, и вдруг я вспомнил, что ничего еще не ел, а потому предложил ему пойти позавтракать.
