книга, которую читатель держит в руках, могла бы быть абсолютно другой, если бы не моя встреча с Людмилой Владимировной Крутиковой-Абрамовой, вдовой писателя, одарившей меня безмерным счастьем прикоснуться к личному архиву писателя, хранящемуся в Институте русской литературы Российской академии наук (Пушкинский Дом), с доброй руки его директора Валентина Вадимовича Головина и радушия сотрудников рукописного отдела, открывших мне заветный писательский фонд Фёдора Абрамова, – Татьяны Сергеевны Царьковой, Любови Владимировны Герашко, Тамары Михайловны Вахитовой, Натальи Николаевны Лавровой.
Это и беззаветная помощь тех, кто лично знал писателя, его родственников, друзей и просто знакомых – Галины Михайловны Абрамовой, Владимира Михайловича Абрамова, Анисии Петровны Абрамовой, Игоря Петровича Золотусского, Михаила Сергеевича Глинки, Александра Ильича Рубашкина, Владимира Николаевича Войновича, Вадима Борисовича Чернышёва, Владимира Николаевича Крупина, Ольги Александровны Фокиной, Григория Петровича Калюжного, Игоря Борисовича Скляра, Натальи Валентиновны Акимовой, Сергея Афанасьевича Власова, Натальи Анатольевны Колотовой, Ивана Сергеевича Бортника, Аллы Александровны Азариной, Эдуарда Степановича Кочергина, Анатолия Дмитриевича Заболоцкого, Теймураза Резовича Эсадзе, Татьяны Кирилловны Михалковой. Это и огромный дружеский посыл в благое дело написания этой книги сотрудников Литературно-мемориального музея Ф. А. Абрамова, что на родине писателя, в Верколе, – Татьяны Ивановны Казаковой, Александры Фёдоровны Абрамовой, Нины Борисовны Никифоровой, Елены Дмитриевны Бурачкиной и многих других откликнувшихся добром, в том числе Антонины Владимировны Кузнецовой-Стонога, Татьяны Анатольевны Лихачёвой, чья посильная помощь помогла сделать эту книгу такой, какая она есть.
И тем не менее представленное жизнеописание писателя, работа над которым шла целое десятилетие, никоим образом не претендует на исключительность и безупречность. Обо всём, что оно в себя вобрало, вполне дозволительно судить и спорить, выстраивать различные версии подтверждения того или иного биографического факта и даже что-то отвергать, ставя в вину автору сию вольность в написании текста. К этому и призвано вдумчивое чтение. Не получится лишь одного – остаться равнодушным к судьбе героя, ибо она, сотканная из множества перипетий, таит в себе столько порогов и подводных течений, что с лихвой хватило бы не на одно захватывающее повествование об иных людях.
И может быть, сегодня, чтобы лучше понять нашу с вами жизнь, наше сложное время, нужно всего лишь оглянуться на Фёдора Абрамова, почитать его сочинения, поговорить душой и сердцем с героями его повестей и рассказов, и тогда в каждом из нас непременно проснётся человек, в высшей степени своего земного предназначения. Я так думаю!
Олег Трушин,
ноябрь 2020 года
Часть 1. «Я родился в деревне…»: 1920–1940
Фёдор Александрович Абрамов родился в деревне Веркола Пинежского уезда Архангельской губернии 29 февраля 1920 года, в ту самую зиму, когда на Пинежье отгремели последние бои Гражданской войны.
В одной из своих предвоенных биографий, датируемой 19 октября 1939 года, он пишет: «Я родился в деревне… в семье русского крестьянина. Родители до революции и после неё занимались сельским хозяйством…» И ни слова больше. Скупо. Лаконично. И вместе с тем весьма туманно. Возможно, Фёдор Александрович на тот момент действительно очень мало знал о своих предках.
Не особо заботились крестьяне о сохранении своего родословия от «корня». Семейных хроник они не вели по причине неграмотности, которая была вполне обычным явлением. Документов крестьяне не имели, да и каких-либо других важных бумаг, касаемых личности, также не было. И если бы не церковные метрики, вряд ли можно было бы к нашему времени отыскать о предках Фёдора Александровича как по отцовской линии, так и по материнской хоть какую-нибудь информацию.
К сожалению, фотографий дома в Верколе, где прошло детство Фёдора Абрамова, не сохранилось. По воспоминаниям старшей сестры писателя Марии Александровны, знаем, что были у дома «…окна на 5–8-м бревне… нижней половины. Во второй половине окна 1-го ряда были очень низко. А окна на 2-м этаже не обделаны. Во второй половине было высокое передызье (помещение перед основной избой, холодная стройка. – О. Т.). А у нас высокий тын (ограждение вокруг усадьбы. – О. Т.) был, передызья разделялись. Их передызье было выше, чем наше. Горенки не было. На поветь маленькая лестница была у нас и у них. Поветь была не разгорожена. На доме был охлупень с конём. Был дровяник и спереди дрова были наложены» {1}.
Не свой ли дом описывал Абрамов в повести «Деревянные кони»? «…Ах, какой это был дом! Одних только жилых помещений в нём было четыре: изба-зимовка, изба-лестница, вышка с резным балкончиком, горница боковая. А кроме них были ещё сени светлые с лестницей на крыльцо, да клеть, да поветь сажень семь в длину – на неё бывало заезжали на паре, да внизу, под поветью, двор с резными стайками и хлевами…» Утверждать не будем – не знаем.
Но сохранилась зимняя изба, являвшаяся той самой «избой-зимовкой», в которой той суровой високосной зимой и появился на свет будущий писатель. Когда рядом с ней стоял огромный дом-богатырь, то эта малая избёнка терялась среди большой усадебной постройки, «таяла» на её задворках, и свет в её небольших оконцах загорался лишь в холодное время года, когда сюда до самой Евдокии весенней перебиралась зимовать большая крестьянская семья.
Небольшая, приземистая, словно сгорбившаяся от тяжёлой ноши, в десяток почерневших от времени венцов, рубленных в простой тёплый угол, эта изба и поныне стоит на высоком веркольском угоре, по-местному – абрамовском печище, откуда открывается вид на речной простор Пинеги, на её русло, широкое, просторное, на лесные дали, что не окинуть взором, на монастырь Святого Артемия Веркольского, что вырос много веков назад на северной русской сторонке. Поразительно, но в избе и по сей день сохранилось кольцо, притороченное к потолку, для подвешивания зыбки, в которой качали младенца Федю.
К рождению сына Фёдора у 37-летней Степаниды Павловны и 42-летнего Александра Степановича Абрамовых уже было трое сыновей – Михаил пятнадцати лет, девятилетний Николай, шестилетний Василий – и дочь Мария двух лет. Дочь Анна умерла в детстве, Мария – во младенчестве (не путать с Марией Александровной, родившейся позже – в 1918 году), и свидетелями появления на свет их младшего брата Фёдора быть не могли.
О главе семейства – Александре Степановиче Абрамове мало что известно. Не сохранилось ни одной фотокарточки, на которой был бы запечатлён младший сын веркольского крестьянина-старообрядца Степана Кирилловича Абрамова, да и сам Фёдор Александрович, вовсе не знавший и не помнивший отца, не представлял себе, как тот выглядел.
Некоторый пробел в сведениях о роде Фёдора Абрамова восполняют переписные листы Первой всеобщей переписи населения в России, состоявшейся в 1897 году. До этого года о своих крестьянских корнях можно было узнать разве что в сохранившихся ревизских сказках да из духовных росписей церковных
