написания данной книги два процента (27) законодательных актов и нормативных документов (законы, изданные министрами в соответствии с полномочиями, предоставленными актами парламента), размещенных на сайте, имели пометку «больше не действует». Другими словами, каждый пятидесятый закон, размещенный на официальном правительственном сайте, был совершенно не актуален. На сайте 6,5 миллиона страниц (28). Это огромное количество неточных законов, которые только и ждут, чтобы запутать обычного пользователя.
Но это только часть проблемы. В отличие от стран континентального права – таких как Франция, где практически все аспекты права закреплены законодательно, – мы, с тех пор как в 1166 году на Большом Королевском совете во дворце Кларендон Генрихом II была принята Кларендонская ассиза [4], верны традиции общего права. Согласно Кларендонской ассизе высшие суды (на сегодня это Высокий суд, Апелляционный суд и Верховный суд) наделены властью «придумывать» законы. Когда при рассмотрении возникает необходимость интерпретации или разъяснения принятого парламентом закона, наши самые высокопоставленные судьи выносят решения, которые принудительно вступают в силу для всех нижестоящих судов (прецедентная система) [5]. Таким образом, чтобы понять суть того или иного законодательного акта, недостаточно просто найти его актуальную версию. Когда вы справитесь с этой нелегкой задачей, вам будет необходимо еще и выяснить, каким образом этот закон был «приправлен» прецедентным правом. Причем разобраться в самих прецедентах – не говоря уже об их интерпретации и извлечении эзотерических правовых принципов, рассмотренных в судебном порядке, – оказывается не менее проблематичной задачей.
Официальным поставщиком бесплатного, актуального прецедентного права в интернете является Британский и Ирландский институт правовой информации (British and Irish Legal Information Institute, BAILII), благотворительная организация, выступающая в роли субподрядчика Министерства юстиции и публикующая описания новых прецедентов на своем сайте. BAILII выполняет героическую задачу, загружая сотни новых судебных решений ежемесячно из различных высших судов и трибуналов по всей Великобритании, однако, будучи благотворительной организацией, зависящей от пожертвований (боже упаси, чтобы Министерство юстиции полностью финансировало это начинание), имеет ограниченные возможности. Проведенный недавно анализ показал: в то время как ведущий коммерческий поставщик прецедентного права опубликовал 74 010 судебных решений в период с 2007 по 2017 год, BAILII смогла загрузить только 30 583, то есть прилично меньше половины (29). BAILII также не может предложить ни поисковые функции коммерческих правовых баз данных, используемых профессионалами, ни полезные комментарии к каждому делу, объясняющие актуальность и значимость решения. Поэтому, если вы не знаете точно, что ищете, вы быстро зайдете в тупик. Невероятно, но BAILII также ограничена авторскими правами на публикацию решений по делам до 1996 года, а сам текст наших законов, похоже, используется ради чьей-то личной выгоды (30).
Что же все это означает для обывателя? Если у вас нет доступа к коммерческой базе данных по праву, стоимость годовой подписки на которую достигает четырехзначной суммы, или к последним изданиям учебников по всем юридическим дисциплинам, даже поиск действующего закона оказывается практически невыполнимой задачей.
А если вам и удастся найти нужный закон и связанные с ним прецеденты, возникнет следующая, зачастую непреодолимая трудность – понять, как именно он применяется на практике.
ЮРИДИЧЕСКИЙ ЯЗЫК – КАК ЗАКОНОДАТЕЛЬНЫХ ФОРМУЛИРОВОК, ТАК И СУДЕБНЫХ РЕШЕНИЙ – МОЖЕТ ПОКАЗАТЬСЯ ЧЕЛОВЕКУ ТРЕТЬЕГО ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ НАРОЧИТО НЕПОНЯТНЫМ.
Хотя гражданские и уголовные суды официально поклялись воздерживаться от повсеместного использования латыни, некоторые участники судебного процесса продолжают за нее цепляться. Барристеры [6] в уголовных процессах все еще могут вскользь вставлять фразочки вроде res gestae, mens rea или novus actus interveniens. Адвокаты по гражданским делам старой школы все еще активно орудуют такими терминами, как ex parte, mandamus и certiorari. Заумный юридический лексикон по-прежнему используется в судебном процессе [7]. В уголовном праве сохраняется любовь к старым добрым викторианским законодательным актам для преследования большинства преступлений, связанных с насилием (31) (а также некоторых мелких нарушений общественного порядка (32) – быть «неисправимым негодяем» все еще считается уголовно наказуемым преступлением), а формальный диалог между судьей и адвокатом неизменно звучит словно из другой эпохи. «Позвольте, Ваша честь, мой ученый друг и я рассмотрели позицию, и мнение адвокатуры таково, что это подпадает под исключение из res gestae» – фраза, которая может прозвучать из уст адвоката по уголовным делам, но при этом не имеет совершенно никакого смысла для собравшейся на суде публики. Во втором десятилетии двадцать первого века мы так и не справились с тем, чтобы протащить судебную систему хотя бы в век двадцатый.
Наша система образования только усугубляет проблему.
НЕСМОТРЯ НА ТО ЧТО ЗАКОН ЛЕЖИТ В ОСНОВЕ ВСЕХ АСПЕКТОВ НАШЕГО СУЩЕСТВОВАНИЯ, НАЧИНАЯ С МОМЕНТА РОЖДЕНИЯ И ЗАКАНЧИВАЯ СМЕРТЬЮ, ИСТОРИЧЕСКИ ТАК СЛОЖИЛОСЬ, ЧТО В ШКОЛАХ НЕ УДЕЛЯЕТСЯ НИКАКОГО ВНИМАНИЯ ОБРАЗОВАНИЮ В ОБЛАСТИ ПРАВА.
Как создаются законы? Какие у нас права? Как работает система правосудия? Как устроена иерархия судов? (33) В чем разница между солиситором и барристером? (34) Или судьей и магистратом? (35) Подобные темы, если они вообще изучаются, втискиваются в учебные программы таких непопулярных предметов, как гражданское образование или обществознание, а не рассматриваются в качестве ключевого, не менее важного, чем родной язык или математика.
Отчасти в этом виноваты и мы, представители юридической профессии, сетующие на то, что общественность не понимает, чем мы занимаемся, и в то же время ревностно оберегающие свои знания. Хотя эпоха социальных сетей и породила поколение писателей, блогеров и ЖЖ-шников, идущих на всевозможные ухищрения в попытках выбить двери в зале суда и пролить свет на таинство происходящего там, из-за нашей исторически сложившейся репутации отстраненных ключников, облаченных в черные одеяния и несущих какую-то тарабарщину, многие граждане чувствуют себя безнадежно оторванными от правовой системы и ее участников.
Так сложилось, что юридические профессии с давних лет считаются уделом элиты Оксбриджа [8], выходцев частных школ и представителей высшего среднего класса – с неизменно звучным голосом и белыми лицами, – что привело к появлению барьеров для доступа и понимания, которые только сейчас, с запозданием, начинают восприниматься всерьез представителями нашей профессии.
Если учесть все вышесказанное, перестаешь удивляться, что, как показало проведенное в 2019 году исследование, британская общественность демонстрирует «опасное невежество» в правовом поле: более трети опрошенных не знают разницы между уголовными и гражданскими судами (36). Как следствие, причем неизбежное, согласно докладу Citizens Advice, только два человека из пяти доверяют нашей системе правосудия (37). Столь же неудивительно и то, что многие люди полагаются на вторичные – и при этом, что для них неведомо, ненадежные – источники в попытках хоть как-то систематизировать свое понимание закона.
Я согласен, что эта оторванность обывателя от
