я, чувствуя свою полную неосведомленность в литературной жизни столицы.
— У трех вокзалов, в Центральном доме культуры железнодорожников. Руководит им поэт Григорий Михайлович Левин. Собираемся по четвергам, в семь часов вечера. Приходи, я тебя представлю…
— Спасибо, Виктор, непременно приду…
Я считал дни до четверга и ужасно волновался. К назначенному часу я был там и встретил Виктора. Он познакомил меня с Григорием Михайловичем, тот сказал, что я сегодня могу поприсутствовать в качестве вольнослушателя, а после занятия я должен почитать стихи, он и его «бюро» меня послушают и решат, принимают меня в литобъединение или нет.
Окончились занятия, осталось несколько человек, и Левин предложил мне почитать мои стихи. Первые два стихотворения (сейчас не помню какие) не произвели, как мне показалось, должного впечатления. Тогда я прочитал стихи «Скрипка», посвященные Белле Ахмадулиной (это и по сию пору одно из любимейших моих стихотворений). Вот эти стихи:
Что в этих звуках было скрыто,
Таких земных и неземных?
Была зима, и пела скрипка,
Не замечавшая зимы.
А город спал. Кружила нудно
Метель по улицам волчком,
И откровенничали струны,
Раскрепощенные смычком.
Метель слепила, словно пена,
Не видно было в двух шагах,
А скрипка пела, пела, пела
И ворожила, как шаман.
И звуки эти покорили
И окрылили тишину,
Как будто ожил Паганини
И к нам из прошлого шагнул.
Что вытворял, о, сатана —
Весь зал казался вросшим в стулья,
И рвались, еле вскрикнув, струны,
И оставалась лишь одна…
Но скрипка гордая звучала,
И свет не покидал лица,
И это было как начало,
Которому не знать конца.
Я закончил. Началось обсуждение услышанного, но я не помню, кто что говорил. Обычно заключение делал Левин. И вот его слова я запомнил:
— Считайте, что вы приняты…
Обычно занятие литобъединения строилось так. Григорий Михайлович приглашал какого-то поэта (у меня в памяти остались Борис Чичибабин, Анатолий Передреев, Владимир Цыбин и Александр Балин, других не помню), тот читал свои стихи, и потом шло обсуждение услышанного.
Вот это обсуждение было самое главное и интересное на занятиях. Тон в обсуждениях задавали Александр Аронов и Виктор Гиленко. Как тонко, как скрупулезно, всесторонне и взвешенно они все это делали — остается только диву даваться.
Каждую неделю я с нетерпением ждал четверга, ждал этих интересных семинаров. Много позже, когда я уже стал членом Союза писателей, поступил на Высшие литературные курсы при Литературном институте и участвовал в поэтическом семинаре этих курсов, который вел Александр Петрович Межиров, большой, знаменитый поэт, я часто вспоминал наши занятия в «Магистрали», по сравнению с которыми обсуждения у Межирова походили на детский сад… Короче, всю лабораторию, всю технологию написания стихов я изучил именно в «Магистрали», за что несказанно благодарен всем ее участникам, и особенно Григорию Михайловичу Левину.
Осенью того же года, когда я написал «Бабье лето» и спел как-то раз, когда мы после занятий узким кругом пришли домой к нашему руководителю, я мгновенно стал его любимым учеником, и он возил меня ко многим тогда известным поэтам. Были мы у Марии Петровых, у Арсения Тарковского, у Михаила Светлова и еще у кого-то, теперь уже и не помню, представлял, просил, чтобы я читал свои стихи и, конечно, спел «Бабье лето».
Сегодня, с высоты прожитых лет, я вспоминаю этот период как самое счастливое время своей жизни. Ведь именно тогда у нас сложился тот тесный круг друзей, в который, говоря словами тогдашней песни Высоцкого, «не каждый попадал». Расскажу вкратце о тех, кто составлял этот самый тесный круг…
Начну с Артура Макарова, это был нами признанный гуру, он писал очень крепкую прозу, и в юбилейном, пятисотом номере журнала «Новый мир» был напечатан его рассказ «Дома» — о молодом парне, который получает недельный отпуск, служа в армии, приезжает в свою деревню и пьет напропалую, не просыхая…
Следующим хочу представить Толю Утевского, который учился в нашей школе двумя классами старше, был страшный стиляга и случайно не попал в знаменитую статью «Плесень» в газете «Правда» — про «золотую молодежь» (ходили слухи, что его отец, очень видный юрист, попросил редактора газеты, чтоб фамилия его сына не фигурировала в этой статье). Толя жил в том доме на Большом Каретном, в котором жил и отец Высоцкого, и они как-то там познакомились. А Утевский дружил с Левоном Кочеряном (для нас он был просто Лёва), который тоже жил в том же доме, что и отец Высоцкого.
Лёва дружил с Артуром Макаровым (кстати, Артур был приемным сыном Тамары Макаровой и кинорежиссера Сергея Герасимова; вернее, Артур был сыном сестры Тамары Макаровой, но то ли она куда-то уехала, то ли заболела и умерла, но воспитывала Артура с детства именно Тамара Макарова). К тому времени, о котором пишу, Лёва был уже знаменит тем, что был вторым режиссером у Сергея Аполлинариевича Герасимова на съемках фильма «Тихий Дон» (там, видимо, они с Артуром познакомились и подружились, так как Артур — он сам рассказывал — бывал на этих съемках и ему было очень интересно наблюдать, как снимается фильм; в дальнейшем он станет знаменитым сценаристом, первым фильмом по его сценарию будет «Новые приключения неуловимых», потом пойдут другие, написанные специально для Жанны Прохоренко, с которой у него будет долгий роман).
Сам же Кочерян самостоятельно снимет единственный фильм — «Один шанс из тысячи» и рано уйдет из жизни — онкология сделает свое подлое дело…
Володя Высоцкий иногда заходил после школы к отцу (он жил с матерью на Мещанской улице, которая после московского фестиваля молодежи стала называться проспектом Мира). Там он как-то пересекся с Толей Утевским, и ему очень захотелось подружиться с ним. В подростковом возрасте всегда тянет к более взрослым, тем более Толян (так мы его звали) был известным стилягой и все вечера проводил в «Коктейль-холле», что был на улице Горького, пока его не прикрыли как рассадник растления молодежи. Володя стал захаживать в гости к Утевскому и вскоре примкнул к его кругу, где получил прозвище Шванц (хвостик), но это его ничуть не смущало…
Когда же он начал писать свои песни, уже Толян с Кочеряном и Артуром примкнули к нашему кругу, который просуществовал фактически до тех пор, пока Володя не
