А понять маленького человека власть не может, потому что не слышит; поскольку этот человек оказывается просто-напросто лишенным права голоса. Если голос его совпадает с общим хором – то и слушать его неинтересно, а если уж чуть фальшивит – то спасти человечка может только чудо, как чудом спасся в развернувшихся после убийства Кирова репрессиях Г. А. Калиняк, «дело» которого к счастью для него кануло в архив. А люди вокруг него, заметим, пропадали. И пропадали, как многократно отмечается в мемуарах, от рук своих же «товарищей».
В таких условиях Великая Отечественная война стала великой очистительной жертвой народа, как ни парадоксально, продлившей существование советского строя еще почти на полвека. Велась она народом, конечно, совсем не под знаменем советских ценностей. Об этих ценностях на страницах воспоминаний о войне коммуниста Калиняка мы не найдем ни строчки. Стиль его «окопных» сюжетов совершенно ремарковский: все внимание уделяется друзьям-товарищам, мелким деталям фронтового быта и редкому по своей обнаженной искренности описанию страшных боев «местного значения».
Фронтовое товарищество, святой долг перед жертвами войны стали после ее окончания беспроигрышной картой, разыгрываемой властью в целях консолидации значительно повзрослевшего, во многом прозревшего советского народа. В рвущем жилы послевоенном труде, как и в бою, бывших фронтовиков объединяли и поддерживали тоже не советские лозунги, а плечо друга, память о совместно пережитом лихолетье. Пережили и это.
Но вот после… После Г. А. Калиняк с удивлением обнаружил, что жизнь его, полная лишений, щедрая на пролитые кровь, пот и слезы, оказалась удивительно бедна любовью, которая все как-то проходила мимо, оттесняемая на второй план постоянными трудами и общественными обязанностями. А любовь такого отношения к себе, как известно, не прощает. И снова безропотно взялся неутомимый Георгий Александрович за дело – теперь уже не в дымном цеху, а на приусадебном участке, целину которого он «поднимал», как в молодости, с упорством Павки Корчагина.
И только после инфаркта, когда старый рабочий окончательно «стал не нужен цеху», вышибленный на пенсию, он вновь, теперь уже в мыслях и мечтах бессильного и мало кому интересного (это читается между строк) пенсионера встретился с самой главной любовью, которую рано или поздно ощущает человек с чистым сердцем – с любовью к Жизни. И страницы его воспоминаний, посвященные этой встрече, дышат почти религиозным смирением и являются, наверно, самыми трогательными и волнующими во всем его повествовании.
По ним можно точно судить, что Георгий Александрович достиг в своей жизни главного – вырастил в себе Человека. И это было самое ценное, с чем он смог бестрепетно предстать перед лицом приближавшейся вечности.
Изучать советского человека, читая мемуары Г. А. Калиняка, необходимо и нам, обществу, и людям власти. Для нас это важно в плане самопознания, чтобы не успокаивать себя постановкой памятников пророкам, которых избили отцы наши, но отдавать себе отчет, что мы их наследники и носим в себе очень многое из того, о чем писал Георгий Калиняк. Государственным мужам читать эту книгу нужно, чтобы не обольщаться мнимым безмолвием народа, не обманываться кажущейся эффективностью пропагандистской промывки мозгов, но помнить, что каждый, даже самый маленький человек, быть может, таит в себе семена истинного величия мысли и духа, подобные тем, что были щедро посеяны в душе Георгия Александровича Калиняка. Его воспоминания – лучшее свидетельство того, что власть должна уважать народ.
2
«История моей жизни» Г. А. Калиняка написана необыкновенно занимательно. Можно сказать, что это настоящая энциклопедия советской жизни. Вот почему его воспоминания мы выпускаем под названием «Герой советского времени», – подобно тому как известный роман М. Ю. Лермонтова выразил состояние общественной жизни и духа николаевской империи, скромные мемуары Г. А. Калиняка, по нашему мнению, могут смело претендовать на то же самое в отношении империи советской.
В 20-е гг. ХХ в. ветры Революции – это слово Георгий Александрович всегда писал с заглавной буквы – носили его из конца в конец взбаламученного моря российской глубинки: от Белоруссии до Сибири и обратно. Он жил жизнью больших и маленьких сел, уездных, губернских и столичных городов; изучал страну, путешествуя по железным дорогам, когда дороги эти предоставляли еще минимум удобств для вольного пассажира.
Он жил в условиях голода и разрухи, выжить в которых, наверно, мог только русский человек, причастный «музыке Революции». Он, как и многие после окончания Гражданской войны, бродяжничал, искал любую работу, по поводу чего даже безуспешно стремился попасть на прием к «всесоюзному старосте» М. И. Калинину, проделав немалое путешествие из Ленинграда в Москву без гроша в кармане; скрепя честное пролетарское сердце работал на нэпмана, пока, наконец, не занял почетное место в рядах рабочего класса завода «Электросила», которому оставался верен всю свою жизнь.
Выражение «заводская семья» в 30-е годы было не пустым звуком. Как в любой семье, жизнь младших подчинялась строго установленным старшими товарищами правилам, сохранившим отголоски дореволюционных, почти цеховых порядков, преступать которые не мог без ущерба для себя ни один новичок. Воспитанных в таком духе молодых рабочих привязывали к родному заводу, его трудовому коллективу сильные узы, вполне сродни семейным. И ради этой семьи люди были готовы идти на тяжелые жертвы. Воспоминания Г. А. Калиняка о командировке на заготовку леса весьма напоминают аналогичные страницы романа Н. Островского «Как закалялась сталь».
Но жизнь советского рабочего складывалась не только из трудовых будней. Сегодня вызывает удивление, что рабочие «от станка» могли быть и театралами, и книголюбами, и любителями искусства, гордо перечислявшими имена великих артистов, творивших для них. Такое высокое самосознание рабочего человека было прямым следствием не успевшего еще забыться в СССР принципа диктатуры пролетариата, на котором строилось советское государство. Провозглашенная гегемония рабочего класса в общественной жизни ко многому представителей этого класса обязывала. Способствовало воспитанию чувства рабочей гордости и само индустриальное общество, которое усиленными темпами строилось в СССР, с характерной для него реальной осязаемостью, зримой «вещностью» результатов труда.
Рабочее братство сильно поколебали годы репрессий, воспоследовавших за убийством в 1934 году С. М. Кирова. Откликаясь на эти события, мемуары Г. А. Калиняка наполняются гневным обличением Сталина, которого, тем не менее, автор судит на редкость умно и непредвзято, с учетом будущих заслуг, во многом обеспечивших победу в Великой Отечественной войне. В такой трактовке, конечно, кроется секрет популярности имени Сталина до сего дня. Победы, как известно, покрывают очень и очень многое. И вопрос о цене победы неизбежно отходит на второй план, доставаясь на обсуждение больному, слабому потомству.
