Мне пришла в голову одна мысль – помните эстамп, который я просила дать закончить тому юноше,- пусть он изобразит офицера в форменном сюртуке, со скрещенными на груди руками, это будет точь-в-точь Ш_и_п_о_в_н_и_к во время нашего последнего прощания. И я могла бы сама дорисовать то, что окончательно дополнило бы иллюзию,- то есть ексельбант.
Вот причина, почему я беспокойно провела ночь,- уснула я уже под утро, и мне привиделся сон – будто муж привел меня к предсказательнице, а та велит мне взойти в какую-то каморку, задает всякие вопросы, а потом вдруг говорит, что скоро я соединюсь с Шиповником. Вы представить себе не можете, до чего я поражена была, когда она произнесла его имя.
Суббота, в половине пятого
Как я сегодня счастлива! Читала и перечитывала ваше прелестное письмо более десяти раз. Кто ещё может похвалиться тем, что обладает подобным сокровищем? Да никто. Ваша Анета единственная счастливица. Небо подарило ей друга, которого нет больше ни у кого на свете.
Прежде всего скажу, что я во что бы то ни стало избавлюсь от этой особы [3], мы не можем оставаться вместе, слишком у нас несхожие характеры, чтобы мы долго могли выносить друг друга. Не хочу поднимать истории, подожду, пока мы найдем няню.
А теперь позвольте к этому присовокупить мои выписки вместе с их переводом, я сама его сделала, для того чтоб вы, если понадобится, могли бы познакомить с ними тех, кто недостаточно владеет французским; а может быть; вам и самой приятно будет иметь их на обоих языках: «Le cours de la vie n'est qu'un passage triste et languissant si l'on n'y respire l'air doux de 1'amour: «Течение жизни нашей есть только скучный и унылый переход, если не дышишь в нём сладким воздухом любви».
Разве это не бесспорная истина, мой ангел? Вы, быть может, скажете, что когда нет любви, её можно восполнить дружбой? На это я отвечу вам: только в том случае, когда речь идёт о дружбе, подобной нашей,- но ведь дружба наша та же любовь, я не то что люблю, я обожаю вас, и будь вы мужчиной, вы были бы моим избранником… но вы лучше меня, и я не смею продолжать сие сравнение. Вот что говорится в моём романе о чувствительности: «О, quel charme nous trouvons dans la sensibilite; c'est la pierre d'aimant qui attire tout a elle. La vertu peut exiger de l'estime, l'esprit et les talents de l'admiration, la beaute peut: exciter un desir passager; mais il n'y a que la sensibilite qui puisse inspirer l'amour»,- Разумеется, автор хотел сказать: «Iе veritable amour», то есть и_с_т_и_н_н_у_ю _л_ю_б_о_в_ь, как определил её в своём переводе ваш друг. «Какую неописанную прелесть мы находим в чувствительности. Это магнит, притягивающий к себе все. Добродетель вправе требовать уважения, разум и дарования - удивления; красота может возбудить желания, но одна только чувствительность может внушить истинную любовь».
Именно она связывает и нас с вами, и уж тут-то можно сказать: «Il est bien triste que le bonheur ou le malheur de notre vie soient ordinairement decides avant que nous puissions juger de l'un ou de l'autre (это относится только ко мне!) – Retenus par la coutume oue par les prejuges bizarres et ridicules, nous nous laissons entrainer par l'exemple de la multitude; ce n'est que quand il n'est plus temps que nous commencons a penser». К этому я бы ещё добавила, что мы не умели думать и, полагая в этом наше счастье, принимали решения, которые сделали нас на всю жизнь несчастными. «Как прискорбно, что счастие или несчастие целой жизни нашей бывает обыкновенно решено прежде, нежели мы в состоянии судить о том или другом. Удерживаемые обычаем, а иногда и предрассудками странными и смешными, мы бываем увлечены общим примером и тогда только, когда уже не время, начинаем размышлять».
Я нахожу, что всё это верные мысли, некоторые из них я могла бы подтвердить собственным моим опытом, не так ли, мой ангел? И самый лучший из них, по-моему, тот отрывок, в котором любовь рассматривается в связи со священными узами брака, здесь его взгляд совершенно совпадает с моим; я уверена, что и вы с этим согласитесь: «On dit que les mariages qui ne se font purement que par amour sont malheureux… Oui, les mariages dont la seule passion a forme les noeuds sont toujours infortunes; la passion se satisfait et la tendresse s'evanouit avec elle; mais l'amour (истинная) cet aimable enfant de la sympathie et de l'estime vous enchaine dans les liens d'une felicite continuelle. C'est l'unique bonheur qu'on puisse souhaiter… C'est quelque chose de plus que l'amitie, animee par le gout le plus vif et par le plus ardent desir de plaire… Le temps au lieu de ternir cette affection delicieuse la rend de jour en jour plus vive et plus interessante». И напротив, вовсе неверно, будто любовь может возникнуть при равнодушии друг к другу; я думаю, что равнодушие порождает одно лишь равнодушие, если не отвращение, а у натур заурядных и грубых – привычку. Я подобные истины объявляю ложными! «Говорят, что супружества, заключенные по страсти, всегда несчастливы… Так, супружества, основанные на одной только страсти, не могут быть благополучны. Страсть удовольствована, и нежность исчезает с нею. Но любовь, сие любезное дитя симпатии и уважения, связывает нас узами бесконечного блаженства; это единственное счастье, позволительное желать. Она есть искуснее, нежнее дружества, оживляемого самым живым вкусом и пылким желанием нравиться. Время, не истребляя этой нежной привязанности, делает её день ото дня живее и приятнее».
Ежели бы теперь, в мои годы, мне нужно было решать свою судьбу – уж я бы сумела быть счастливой. Но не будем об этом говорить, надобно терпеть, а главное, не позволять себе роптать.
Прошу вас, милый друг, устройте так, чтобы не он переписывал «Трумфа» [4]. Во-первых, не хочу, чтобы муж что-нибудь заподозрил, вздумав сличать «Трумфа» с почерком, которым написаны стихи в моём альбоме. Во-вторых, это значило бы опозорить его руку, комедия эта недостойна того, чтобы он её переписывал.
И ещё прошу, ежели только вы этого не сделали, передайте ему «Мой друг-хранитель» [5] и пообещайте, что если он его потеряет, ему это будет прощёно. Уведомьте меня, если вы это уже сделали.
Посылаю вам лоскуток материи, из которой сшиты мои домашние платья, а по кисету, который я посылаю папеньке, вы увидите, какое платье я купила себе в Орше за 80 рублей, оно вроде того, что было на г-же Таубе, эта материя называется персидский шелк; такого же цвета и платье, которое мне привезли из Петербурга,- оно из той же материи, что и моё белое, муаровое, отделка у него прелестная, да только оно с короткими рукавами, и я не хочу надевать его, пока не сделаю к нему длинные рукава. Не хочу показывать свои красивые руки, как бы это не привело ко всяким приключениям, а с этим теперь покончено, и я буду обожать Шиповника до последнего своего вздоха, разумеется, однако, если он останется мне верен – своё сердце я отдаю в обмен на его. О, какая прекрасная, какая возвышенная у него душа!
Как вы думаете, ведь папеньке будет приятен этот кисет? Я бы ничего больше не успела сделать, но я сама его шью, вы мне напишите, понравится ли ему он? Скажу вам, что я ещё никуда не выезжала. Но на той неделе поеду к губернаторше и тогда надену это синее платье; оно сшито под шею и с длинными рукавами по тому фасону, как у Мальвины, что у вас на картинке осталось. Я поеду тоже к нашей полковнице. Я рада, что мне это позволили. Она добрая женщина, и лучше, моё правило, жить в миру со всеми; терпеть не могу быть в ссоре! Насчет Кира Ивановича скажу вам, что он более не сердится и обещал мне писать к папеньке и маменьке; вы, наверно, думаете, что Ольга Андреевна причиною его неудовольствия. Он со мной был довольно откровенен – признался, что ему было приятно видеть, что маменька так хорошо к нему расположена, но что папенька, приехавши из Петербурга, ни слова ему не сказал и при прощанье закричал, что все только на словах, а на деле ничего, что ему было больно. Я всячески старалась его извинить, и теперь он всё забыл. Я думаю, что вы по этой же почте получите удостоверение.
