Воспоминания фон Манштейна — это записки солдата, который с гордостью пишет о своих успехах и достижениях, но не стесняется признаваться также в своих ошибках и заблуждениях. Автор смело полемизирует со своими соратниками и недругами, пытается найти объяснение и нередко оправдание своим поступкам и действиям немецкого военного и политического руководства. Не со всеми его суждениями и выводами можно безоговорочно согласиться, однако к ним трудно оставаться равнодушным, ибо они затрагивают проблемы, волнующие людей на протяжении многих столетий. Одного этого достаточно для того, чтобы отнестись к предлагаемым вашему вниманию мемуарам с интересом, а к их автору — с уважением.
А. П. Кравченко
Родительский дом и воспитаниеЧиновник телеграфа в провинциальном тюрингском городке Рудольштадт, принявший 24 ноября 1887 года телеграмму из Берлина, был, вероятно, немало озадачен ее содержанием. Телеграмма была адресована командиру расквартированного в Рудольштадте батальона майору Георгу фон Манштейну и его супруге Хедвиг, урожденной фон Шперлинг. Если верить молве, текст телеграммы был следующий: «У Вас родился здоровый мальчик. Мать и младенец чувствуют себя хорошо. Примите самые сердечные поздравления! Хелене и Левински». Так мир узнал о моем появлении на свет.
Здесь необходимо пояснить, что в тот день, 24 ноября 1877 года, в Берлине у моего отца Эдуарда фон Левински и у его жены Хелене, урожденной фон Шперлинг, родился десятый ребенок. Но обстоятельства сложились так, что, родившись в семье Левински, я жил и рос в семье Манштейнов. Еще до моего крещения меня передали моим приемным родителям, и с тех пор я ношу их фамилию. Все дело в том, что у моей родной матери была младшая сестра, моя будущая приемная мать Хедвиг фон Манштейн, которая не могла иметь детей. Сестры нежно любили друг друга и незадолго до моего рождения, с согласия моего родного отца, договорились о том, чтобы в случае рождения мальчика отдать его на воспитание в семью Манштейнов. Я и моя сестра Марта, которую Манштейны удочерили после безвременной смерти ее отца, брата моей родной матери, были окружены в этой семье такой любовью и заботой, которой обычно удостаиваются родные дети самых заботливых родителей.
О том, что Манштейны были моими приемными родителями, я узнал в раннем детстве. Впрочем, это не внесло никакого разлада в отношения между ними и моими настоящими родителями, прежде всего благодаря их взаимной любви и тесной привязанности друг к другу. А так как я почти сразу после моего появления на свет оказался в семье Манштейнов и вырос в ней, именно они заняли в моей жизни место родного отца и родной матери.
В семьях Левински и Манштейнов, главы которых сами были кадровыми военными, с глубоким почтением относились к обычаям и традициям прусской военной элиты, к которой так или иначе принадлежали их близкие и далекие предки. Прусским офицером был, к примеру, мой прадедушка Левински, который начинал свою службу с низших чинов. Мой дедушка в чине фаненюнкера участвовал в войне 1806 года, а после производства в офицеры — и в освободительных войнах против Наполеона. Двое его сыновей, одним из которых был мой отец, служили в Генеральном штабе и закончили свою военную карьеру в должности командиров армейских корпусов. Еще четыре старших брата моего отца также были офицерами. И в родословной моих «матерей» было немало представителей разных поколений, посвятивших свою жизнь офицерской службе в прусской армии.
Манштейны принадлежат к одному из древнейших германских родов, начало которому было положено еще тевтонскими рыцарями. Их далекие предки принадлежали к первым прусским землевладельцам, из которых постепенно выкристаллизовалась славная военная династия. После принятия христианства Манштейны пережили немало бед и тяжелых военных испытаний. Большинства своих владений они лишились в результате разорительного нашествия армии Наполеона.
В связи с этим, видимо, не приходится удивляться тому, что и я с ранней юности мечтал стать солдатом. Очевидно, во мне проснулись гены моих далеких предков, не мысливших своей жизни без армии.
Быт семьи Манштейнов характеризовался скромностью и простотой, хотя и был лишен показного аскетизма, столь свойственного некоторым представителям древних прусских родов. В их доме царил дух почтения к христианству и уважения к традициям и ценностям прусского офицерства. Мои приемные родители не испытывали материальной нужды, достаток семьи складывался из доходов от имущества, пожалованного моим предкам германским королем за их заслуги во франко-прусской войне 1870/71 годов. И хотя ни о каком особом «богатстве» нашей семьи не могло быть и речи, мы все же были избавлены от повседневной заботы о хлебе насущном. В этой связи уместно заметить, что определенная финансовая независимость и обусловленное этим отсутствие необходимости делать карьеру ради приобретения материальных благ следует расценивать не только как важное обстоятельство, говорящее в пользу государственного служащего, но и как весьма полезное качество такого чиновника для самого государства.
В детстве я отнюдь не отличался крепким телосложением, однако благодаря умеренным, а в кадетском корпусе — достаточно жестким физическим нагрузкам я окреп настолько, что при вступлении в армию врачи признали меня ограниченно годным к военной службе. Известную роль при этом, очевидно, сыграло и мое тщеславное желание ни в чем не отставать от моих сверстников.
Я был довольно жизнерадостным и достаточно сообразительным подростком с покладистым характером. Моя непоседливость и рассеянность на уроках отнюдь не способствовали успешным занятиям в школе, в результате чего я частенько вынужден был довольствоваться такими оценками моих учителей, как «удовлетворительно» и «весьма посредственно». Правда, к экзаменам я относился более серьезно и не испытывал почти никакого страха перед экзаменаторами, что обычно позволяло мне сдавать экзамены с более высокими результатами, чем те, на которые я, по мнению моих наставников, мог рассчитывать по итогам повседневных учебных занятий.
Мне кажется, что уже в раннем детстве я обладал достаточно развитым чувством справедливости, сочетавшимся с довольно сильным духом противоречия. Я не был скандалистом, но готов был спорить всегда и по любому поводу с кем угодно. Хрупкое телосложение не позволяло мне доказывать мою правоту с помощью кулаков, но я так и не смог заставить себя признавать чей-либо авторитет без достаточных на то оснований. Нетрудно догадаться, что в зрелом возрасте я был для своих начальников далеко не самым удобным подчиненным. Вместе с тем авторитет моих родителей был для меня абсолютно непререкаемым. Прежде всего это относится к мнениям и советам моего отца, жизнь и деятельность которого я считал образцом преданности идеалам чести, справедливости и долга.
