Валерий Есипов - Академик Николай Амосов: «Я живу российскими интересами» : [по материалам беседы с Н. М. Амосовым]

А прогресс уже есть. Маленький, но важный штрих: в Киеве водители стали уступать дорогу пешеходам на перекрестках. Амосов отмечает это с удовлетворением. Мы тоже порадовались «европейскости» киевлян, подосадовав, что водительская вежливость в Вологде (да и во всей России — Москва подает пример) никак не прививается. Еще порадовались тому, что на центральной улице Киева — знаменитом Крещатике — в выходные дни запрещается движение транспорта и по ней можно гулять. И на этом самом Крещатике все говорят исключительно по-русски! Только когда пройдет толпа школьников-экскурсантов откуда-нибудь из-под Житомира, слышится украинская речь. Это — быт, повседневность. А нетерпимость к «москалям» — в основном прерогатива Западной Украины, и приходится признать, что географическая близость к Западу далеко не всегда превращает людей в джентльменов.

Амосов относится к этим вещам спокойно. По социологическому опросу, который он сам проводил, 57 % опрошенных граждан Украины называют русский родным языком. И большинство этих граждан между тем признают закономерность и необходимость «развода» с Советским Союзом, без всякой «ностальжи». Впрочем, «ностальжи» есть и у тех, кто получает нищенскую пенсию в 50 гривен (250 рублей), и у тех, кто легко платит 100 гривен (500 рублей) за билет на концерт звезд российской эстрады. И понятно, что у людей с разными кошельками тоска тоже разная — как и в России.

Считая, что неравенство — неизбежное зло, Амосов полагает, что не меньше 30 % доходов наши государства должны бы тратить на социальную защиту. Но это — голубая мечта, которая, мы-то уж знаем, обо что разбивается: требует кормления многомиллионная армия чиновников и просто армия, для которой то и дело находится потенциальный или явный противник. Ясно одно: ни России, ни Украине не нужны больше «великие потрясения», наелись. И то, что в Киево-Печерской лавре недавно восстановлена могила ярого противника этих потрясений Петра Столыпина, убитого в киевской опере, можно считать символом нашего согласия с упрямыми украинцами. Хотя бы в данном пункте.

О проблеме расширения НАТО на восток мы с Николаем Михайловичем, честно говоря, не обмолвились. На этот счет экспертов хватает, даже в Вологде. Кстати, называет себя Амосов не вологжанином, а «черепанином», как многие жители Череповца. Это — точнее, потому что родился он в деревне Ольхово Череповецкого уезда тогдашней Новгородской губернии, учился в Череповце в школе, а затем в лесомеханическом техникуме. В 1932–1939 годах жил в Архангельске, учась одновременно в двух институтах: очно — в местном медицинском, заочно — в Московском инженерном. Потом вернулся в родной Череповец, начал работать хирургом-ординатором, но грянула война, и он сам пришел в военкомат. Подробности, очень откровенные, приводятся в книге воспоминаний Амосова. Одна из них: «Город жил ожиданием строительства гигантского металлургического комбината. Все это выражалось огромным лагерем заключенных»…

Война и работа ведущим хирургом ППГ — полевого подвижного госпиталя на конной тяге тоже отражена Амосовым в книгах. Ампутантов было очень много, симулянтов — очень мало. На фронте он познакомился со своей будущей женой, операционной сестрой Лидией Денисенко. Через нее пути потом и приведут в Киев, хотя оставил еще память о себе Амосов и в Москве, и в Брянске.

Тот плач, который истекает от отдельных ревнителей вологодского землячества: «Почему он не вернулся на свою родину? Почему разорвал связи с ней, пуповину отрезал?» — очень напоминает махровое крепостничество. Я в таких случаях обычно говорю: «Если бы Яшин не стал москвичом, у нас не было бы «Вологодской свадьбы», если бы Конев остался бы никольским военкомом, мы потеряли бы маршала-победителя». Есть и житейские обстоятельства, влекущие к перемене мест, есть и естественное желание лучше реализовать дар, данный тебе Богом. И надо благодарить судьбу, что Николай Михайлович не остался ординатором в Череповце, а оказался в Киеве, благословенном городе с богатейшими культурными и врачевательными традициями, где он смог так широко и многогранно раскрыть свою талантливейшую натуру — северорусскую по природе, сродни Ломоносовской. Без него там не появился бы знаменитый институт, не появился бы первый АИК (аппарат искусственного кровообращения), не были бы спасены десятки тысяч жизней. И все это надо было перечувствовать, передумать не только о спасенных, но и о каждом из тех шести процентов, которые, по статистике, не выживают после операций. Надо ли удивляться, что и собственное сердце Амосова в конце концов начало давать сбои?

В Германии ему вшили новый биологический клапан со сроком гарантии на пять лет и вставили два шунта (о шунтировании после операции Ельцина знают в каждой деревне). И после всего этого Амосов решил продолжить эксперимент с повышением физических нагрузок, который он ставил на себе раньше. Он хочет доказать, что путь к продлению жизни лежит через большие нагрузки. И физические, и умственные.

Он каждый день по нескольку часов работает за компьютером, разрабатывая свою тему об оптимальном, гармоничном обществе. Он каждый делает гимнастику с пятикилограммовой гантелью и бегает в киевском Ботаническом саду. 6 декабря 2000 года Амосову исполняется 87 лет.

Вологодская неделя. — 2000. — 16–23 ноября