А из-за океана доставляют в Венесуэлу вино, оливковое масло, парчу, дамасские и толедские клинки, клавикорды, картины, книги, зеркала, посуду, обувь…
***
«Светлейшие, высочайшие и всемогущие владыки наши государи! — так начинал Христофор Колумб доклад королю Фердинанду и королеве Изабелле о своем третьем путешествии по Морю-океану, совершенному в 1498 году. — На сей раз я открыл большой остров, который назвал Тринидад в честь святой Троицы, нашей покровительницы. А рядом с этим островом новые, прекраснейшие густонаселенные земли.
Я прибыл сюда в час заутрени и, видя, как зелена и хороша эта местность, решил стать здесь на якорь и свести знакомство с туземцами, которые тотчас же приплыли к кораблю на каноэ и попросили меня высадиться на берег. У многих висели на груди большие куски золота, а у некоторых к рукам привязаны были жемчужины. Я очень обрадовался, увидев эти предметы, и приложил немало стараний, чтобы дознаться, где они добывают их. Судя по всему, их добывают здесь же».
Колумб был уверен, что попал в преддверие рая. Венесуэльскую землю генуэзский мореплаватель окрестил именем Благодати. Испанские же конкистадоры, прибывшие сюда год спустя после Колумба, узнали, что индейцы зовут здешние места Маракапаной, или Берегом Твердой Земли. Когда бледнолицые пришельцы обнаружили индейские поселения на сваях в лагуне Маракайбо, они придумали новое название для этих земель — Венесуэла, или Маленькая Венеция.
Завоеватели отличались друг от друга состоянием, сословной принадлежностью, но солдата и матроса, аристократа и ремесленника, монаха и неудачливого поэта роднили мечты о золоте, жажда приключений; им хотелось, подобно Санчо Пансе, стать собственниками «островов»; владельцами обширных земель, обрабатываемых рабами, утопать в роскоши и праздном безделье, как и надлежало настоящим испанским грандам.
Ни суеверия и предрассудки, с грузом которых они появлялись в Новом Свете, ни страх перед неизведанным миром, ни тропические леса и дебри, ни безводные пустыни и неприступные горные вершины, ни землетрясения, ливни и торнадо, ни ожесточенное сопротивление индейцев — ничто не могло заставить их возвратиться обратно. Слишком много сулили эти земли золота, серебра, жемчуга, изумрудов, чтобы грозившие опасности могли остановить даже самых нерешительных из конкистадоров.
Но в Венесуэле не оказалось ни золота, ни драгоценных камней, по крайней мере, в таких необъятных размерах, как воображал Колумб. Генуэзский фантазер нередко выдавал желаемое за действительное. То ли дело баснословно богатые империи Мексики и Перу, где, как утверждали рыцари конкисты, жемчуг и изумруды украшали самые бедные индейские хижины!
Правда, ходили слухи, что где-то за горами, на западе от Берега Твердой Земли, находилось королевство Позолоченного — Эльдорадо[2], столица которого была высечена в скале из чистого золота. Но все, кто пытался достигнуть этого места, исчезали бесследно. Нет, пусть покорением Земли Благодати займется кто-либо другой, но не испанцы, им уготован богом более легкий удел!
Так рассуждали не только конкистадоры, но и королевские власти в Кастилье. В 1528 году испанский монарх Карл I предоставил немецким банкирам Вельзерам права на покорение Берега Твердой Земли.
Несколько десятилетий рыскали немецкие конкистадоры по землям Венесуэлы в надежде — совершить то, что не удалось испанцам, — обнаружить королевство Эльдорадо. Берег Твердой Земли, сохранив свои тайны, поглотил тевтонских завоевателей, не оставивших о себе другой памяти, кроме пепла сожженных хижин и казненных индейцев. А потом сюда вновь пришли испанские колонизаторы, чтобы на этот раз остаться надолго.
В Западных Индиях[3] всем управляли испанские чиновники.
Индейцы массами гибли от подневольного труда, от оспы и иных болезней, завезенных в колонии пришельцами. Для работы на плантациях испанцы ввозили из Африки чернокожих рабов.
Торговля рабами бойко велась во всех американских колониях, особенно в Новой Гранаде и Венесуэле. Индейское население было здесь немногочисленно, а плантации кофе, какао, индиго, выращиваемые испанцами, занимали большие площади, требовали за собой тщательного ухода и многих рабочих рук.
Одним из центров работорговли был новогранадский порт Картахена — резиденция трибунала «священной инквизиции». В этом порту постоянно стоял запах горелого человеческого мяса: под бдительным оком отцов-инквизиторов испанские власти клеймили раскаленным железом негров-рабов.
Раб стоил почти столько, сколько два мула. Если раб убегал от своего хозяина, его кастрировали. То же наказание ожидало раба за хранение оружия.
Испанские власти насаждали вражду между индейцами и неграми. К походам против «диких» индейцев («дикими» назывались свободные индейцы, скрывавшиеся в лесах и не признававшие власти колонизаторов) испанцы широко привлекали негров-рабов, а «мирных» — покоренных — индейцев использовали для поимки беглых негров. Поэтому восстания рабов не находили поддержки у индейцев, а сопротивление индейцев колонизаторам не встречало сочувствия у рабов.
Колониальное общество в Венесеуэле, как и в других испанских владениях Нового Света, распадалось на так называемые касты: испанцев, подразделявшихся на кастильцев, басков и выходцев с Канарских островов («островитян»); креолов — местных уроженцев испанского происхождения; метисов — потомков белых и индейцев; свободных мулатов, происходивших от белых и негров; свободных самбо, рожденных от негров и индейцев; наконец, индейцев и негров-рабов. В начале XIX века в Испанской Америке проживало почти 17 миллионов человек, из них около 3 миллионов креолов и только 150 тысяч уроженцев метрополии. Венесуэла была сравнительно слабо заселенная страна. Ее население составляло около 900 тысяч человек, в том числе 87 тысяч негров-рабов и около 20 тысяч беглых невольников. Около 100 тысяч жителей числились белыми, из них 12 тысяч испанцев.
Испанцы делали все возможное, чтобы касты жили обособленно друг от друга. Каждой касте не только выделялся свой район в городе и устанавливался род занятий, но и предписывались соответствующая одежда и образ поведения.
К концу XVIII века любой богатый мулат или метис мог при желании стать «белым», купив у королевских властей за тысячу реалов сертификат, заверяющий, что его обладатель — кавалер «чистых испанских кровей», причем новоиспеченному кавалеру давалась гарантия, что власти будут «сохранять вечное молчание о происхождении и качестве» его крови.
Креолы, из среды которых вышло много борцов за независимость, не были монолитной социальной группой. Наиболее влиятельными среди них были мантуанцы: богатые помещики-скотоводы и плантаторы. К мантуанцам принадлежало 658 семейств, насчитывавших около 4 тысяч человек. В народе их звали «большими какао» — этот продукт был одним из главных источников богатства мантуанцев. «Большие какао» были связаны родственными узами с семьями влиятельных испанских аристократов и сами могли похвастаться знатными титулами и званиями, приобретенными за определенную сумму при королевском дворе. Испанцы относились к креолам свысока, как к «низшей расе», креолы, в свою очередь, считали испанцев узурпаторами, надменными бездельниками.
