Татьяна Рожнова - Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [только текст]

Первые дни

29 января 1837 года в 2 часа 45 минут пополудни оборвалась жизнь величайшего Поэта России. Как всегда в такую минуту, сердца друзей и близких, содрогнувшись, откликнулись словами печали и любви на гибель «лучшего среди нас». История сохранила многочисленные тому свидетельства. Но были уста, которые молчали в своем трагическом оцепенении. Уста той, о которой даже в этот горький час шептались за спиной. Той, которая с сего дня, перестав быть любимой женой, защищенной мужем, на семь долгих лет облачится в траур, для кого отныне вопросы быта и бытия будут неразрывны, ибо на руках — четверо малолетних детей, а впереди — собственная неустроенная судьба, судьба вдовы Поэта.

Но все это будет осознано потом, а пока… Пока все, что происходило вокруг, было вне ее сознания и за пределом сил.

И лишь свидетельства очевидцев хотя бы отчасти восстанавливают атмосферу Петербурга, дома Поэта, где остывало его сердце…

Как много имен, и какие противоречивые суждения…

Некоторые документы тех лет характеризуют не столько причины трагедии и роль Натальи Николаевны в ней, сколько самих авторов в их истинном свете.

На окраине Петербурга, на Черной речке, Пушкин дрался на дуэли с Дантесом. Причиной этой дуэли было наглое ухаживание француза-кавалергарда за женой поэта. Поводом послужил казарменный каламбур Дантеса, сказанный на балу в адрес Натальи Николаевны, который, по мнению Пушкина, и стал «последней каплей». Дуэль оказалась неизбежной. Пушкин настаивал: «Стреляться до смерти одного из нас».

По сохранившимся свидетельствам друзей поэта можно подробно восстановить этот роковой день.

Василий Андреевич Жуковский в своих конспективных заметках со слов прислуги Пушкиных свидетельствовал, что поэт в то утро «…встал весело в 8 часов. — После чаю много писал — часу до 11-го. С 11 — обед, ходил по комнате необыкновенно весело и пел песни. <…> Пушкин спокойно дожидался у себя развязки. Его спокойствие было поистине удивительное; он занимался своим „Современником“»{1}.

Затем поэт отправился на поиски секунданта.

Сосед Пушкина по дому, 19-летний кавалергард Николай Федорович Лубяновский (1817–1879), сын сенатора и тайного советника Ф. П. Лубяновского, занимавшего второй этаж дома княгини Софьи Григорьевны Волконской на Мойке, впоследствии поделился своими воспоминаниями с биографом поэта Петром Ивановичем Бартеневым, который затем записал: «…Утром 27 января Лубяновский в воротах встретился с Пушкиным, бодрым и веселым: шел он к углу Невского Проспекта, в кондитерскую Вольфа…»{2}.

|

Очевидно, условившись о встрече и вернувшись домой, Пушкин дожидался своего лицейского товарища, которого выбрал себе в секунданты.

Около часу дня он увидел в окно Константина Данзаса. «…в дверях встретил радостно. Взошли в кабинет, запер дверь. — Через несколько минут послал за пистолетами. По отъезде Данзаса начал одеваться; вымылся весь, <надел> все чистое; велел подать бекешу; вышел на лестницу, — возвратился, — велел подать в кабинет большую шубу и пошел пешком до извощика»{3}, — отмечал Жуковский.

Вопреки примете, которой он следовал всю жизнь будучи человеком суеверным, Пушкин возвратился, так как увидел резкое ухудшение погоды: поднялся сильный ветер и заметно подморозило.

Поэт уходил на поединок, когда Натальи Николаевны не было дома. Она вместе со старшими детьми, Машей и Сашей, была в гостях у дочери историка Карамзина Екатерины Николаевны Мещерской.

Александр Николаевич Аммосов со слов Данзаса рассказывал, что после разговора с поэтом его секундант «…заехал в оружейный магазин Куракина[1] за пистолетами, которые были уже выбраны Пушкиным заранее; пистолеты эти были совершенно схожи с пистолетами д’Аршиака. Уложив их в сани, Данзас приехал к Вольфу, где Пушкин уже ожидал его»{4}.

В кондитерской С. Вольфа и Т. Беранже, что на углу Невского и Мойки, поэт встретился со своим секундантом около 4-х часов дня, «сели в сани и отправились по направлению к Троицкому мосту».

«<…> дети Пушкина в четыре часа пополудни были у княгини Мещерской и мать за ними сама заезжала»{5}, — свидетельствовал Александр Иванович Тургенев.

Позднее А. Н. Аммосов со слов Константина Карловича Данзаса писал: «…На Дворцовой набережной они встретили в экипаже г-жу Пушкину. Данзас узнал ее, надежда в нем блеснула, встреча эта могла поправить все. Но жена Пушкина была близорука; а Пушкин смотрел в другую сторону. <…>

Бог весть что думал Пушкин. По наружности он был покоен…»{6}.

Проехали по Каменноостровскому проспекту.

«…Была половина пятого, — писал секундант Дантеса виконт д’Аршиак[2], — когда мы прибыли на назначенное место. Сильный ветер, дувший в это время, заставил нас искать убежища в небольшой еловой роще. Так как глубокий снег мог мешать противникам, то надобно было очистить место на двадцать шагов»{7}.

Извозчиков оставили на дороге, чтобы скрыть происходящее от посторонних глаз. «Несмотря на ясную погоду, дул довольно сильный ветер. Морозу было градусов 15»{8}.

Пока оба секунданта и Дантес вытаптывали в снегу площадку, «закутанный в медвежью шубу» Пушкин «сел на сугроб и смотрел на роковое приготовление с большим равнодушием»{9}. «…Пушкин молчал, по-видимому, был столько же покоен, как и во все время пути»{10}, — вспоминал Данзас.

Около пяти часов вечера все было готово. Стрелялись на расстоянии 10 шагов. Согласно условиям поединка, составленным секундантами, «…противники, вооруженные пистолетами, по данному сигналу, идя один на другого, но не переступая барьера, могли пустить в дело свое оружие»{11}.

«…Противников поставили, подали им пистолеты, и по сигналу, который сделал Данзас, махнув шляпой, они начали сходиться.

Пушкин первый подошел к барьеру и, остановясь, начал наводить пистолет. Но в это время Дантес, не дойдя до барьера одного шага, выстрелил, и Пушкин, падая, сказал: „Кажется, у меня раздроблено бедро“»{12}, — записал позднее Александр Аммосов рассказ Данзаса.

«Пушкин упал на шинель, служившую барьером, и остался неподвижным, лицом к земле»{13}, — писал другой секундант, Оливье д’Аршиак.

«Секунданты бросились к нему, и, когда Дантес намеревался сделать то же, Пушкин удержал его словами: