В разговорах и в письмах мать называла Россию родиной; так же привык думать о России и Рихард. Мать и старшие братья Герман и Вильгельм по вечерам пели тягучие мечтательные русские песни.
«Наша семья во многих отношениях значительно отличалась от обычных семей берлинских буржуа, – напишет он потом. – В семье Зорге был особый образ жизни, и это наложило на мои детские годы свой отпечаток, я был непохож на обычных детей… Во мне было нечто такое, что несколько отличало меня от других…»
Вот почему в интимной беседе со своим другом Эрихом Корренсом Рихард Зорге мог воскликнуть:
«Я, может быть, слишком русский, я русский до мозга костей!..»
Нина Семеновна Кобелева была из бедной семьи. Когда ее родители умерли, на руках у двадцатидвухлетней Нины остались шестеро братьев и сестер, которых нужно было кормить, одевать, обувать. В это время к ней посватался сорокалетний немецкий техник с нефтепромыслов Адольф Зорге, красивый, представительный мужчина с роскошной бородой. Он был вдовцом. Где-то в Германии проживали у родственников его дочери Амалия и Эмма. После недолгих раздумий Нина Семеновна согласилась выйти за него замуж. Они обвенчались и стали жить в большом двухэтажном доме в деревне Сабунчи. В своем рабочем кабинете Адольф Зорге повесил портреты предков: некоего пастора Георга Вильгельма Зорге из Бетау и его супруги Хедвиги Клотильды, в жилах которой текла и славянская кровь. Георг Вильгельм был нарисован художником в одеждах священнослужителя; такой портрет в кабинете потомка мог служить лучшим паспортом его благонадежности. А техник Адольф Зорге хотел казаться благонадежным, опорой империи, добропорядочным буржуа. Пастор и Хедвига Клотильда имели десять детей, столько же хотел иметь и Адольф Зорге.
Он всякий раз подчеркивал свое прусское подданство, по никогда не рассказывал ни о своем отце, ни о братьях отца (детях того самого пастора Георга Вильгельма): и отец, и два его брата были активными революционерами до и после революции 1848 года. Революционная работа была смыслом их жизни. Особую известность на этом поприще завоевал дядя Фридрих. Участник Баденского восстания 1849 года, близкий друг Маркса и Энгельса, он после подавления восстания вынужден был эмигрировать сначала в Швейцарию, Англию, а затем в Америку. Фридрих Зорге стал организатором американской секции I Интернационала, а на Гаагском конгрессе I Интернационала, в 1872 году, его избрали секретарем Генерального совета. Слава дяди, видного деятеля международного рабочего движения, ученика Маркса и Энгельса, автора многих социалистических и политических трудов, страшила и угнетала обывателя Адольфа Зорге; этот дядя, которого Адольф и в глаза-то никогда не видел, эмигрировал и жил в Нью-Йорке, писал брошюры о том, что «в Германии социализм уже образует всеми уважаемую силу, которая заставляет дрожать даже великого Бисмарка. Во Франции, Бельгии, Голландии, Дании, Австрии, России, Италии и Испании и теперь в Англии – всюду по всему цивилизованному миру социализм пускает корни… И социализм завоюет весь мир!..» От такого родственника хотелось отгородиться каменной стеной.
Адольф Зорге приехал из Германии в Россию, в Азербайджан, в 1885 году. Это было время Ротшильда, братьев Нобель и других английских, шведских, французских и немецких нефтепромышленников, постепенно вытеснявших с Апшерона русских и местных капиталистов. Царское правительство продавало с торгов частным лицам нефтеносные земли, которые отбирались у крестьян деревень Рамапы, Сураханы, Сабунчи, Бибиэйба и других.
Адольф Зорге имел возможность наблюдать, как крестьяне, будучи до крайности возмущены таким отношением властей, прогоняли чиновников горного управления, уничтожали межевые знаки, засыпали или поджигали колодцы и шахты. Вспыхивали бунты, на помощь крестьянам приходили рабочие нефтепромыслов, гремели выстрелы, и Адольфу Зорге казалось, что начинают оправдываться прогнозы дяди Фридриха о шествии идей социализма.
Да, Адольф Зорге прибыл на Апшерон в беспокойное время. Каждую весну здесь вспыхивали эпидемии чумы. Летом свирепствовала холера. Этому способствовали не только антисанитарные жилищные условия рабочих, но и отсутствие пресной питьевой воды на промыслах. В 1892 году Зорге пережил две эпидемии – чумную и холерную. Он страшился не за себя – за детей. Врачей здесь было мало. Их функции нередко выполняли полицейские. Апшерон дышал карболкой и известью. Полицейские протягивали длинную веревку поперек улицы поселка, и людской поток, нахлынув на веревку, останавливался. Полицейские торопливо хватали всех подряд, а затем увозили в холерные бараки. Если холера считалась «болезнью грязных рук», то чума появлялась неизвестно откуда, подкрадывалась незаметно. Ее словно бы приносили весенние ветры.
Адольф Зорге называл Апшерон «черным адом». Но в этот черный ад продолжали слетаться «рыцари» наживы со всего света. Их не могли запугать ни бунты, ни чума, ни холера. Россия поставляла больше половины мировой добычи нефти, занимала одно из первых мест на мировом рынке, оставив далеко позади такие страны, как Америка, Аргентина, Перу.
Сперва Зорге работал на буровой вышке, потом перешел на нефтезавод. В нефтяном деле он смыслил мало, но был прилежен и исподволь учился у местных мастеров – русских и азербайджанцев, которые по знанию добычи нефти очень часто превосходили иностранных специалистов.
Прикопив денег, он стал скупать нефтеносные участки. Прослужив добрый десяток лет на промыслах, он обрел особую интуицию: стал чувствовать «нефтяную жилу», на торгах, или шайтан-базарах, как тут их называли, не кидался, как некоторые его земляки, скупать все соседние с нефтяным фонтаном участки, а выжидал. Он не любил рисковать. Большинство представителей иностранных фирм было занято спекуляцией участками; они не занимались организацией бурения, а лишь продавали и перепродавали все участки, скважины, оборудование. Адольф спекуляцией не занимался, он вкладывал сбережения в участки, нефтяные заводы. И в конце концов он добился своего: в «черном аду» Апшерона он построил свой маленький семейный рай, сделался респектабельным буржуа, многосемейным собственником. Все идеалы были достигнуты.
4 октября 1895 года здесь же, в Сабунчах, родился пятый ребенок в семье Зорге – Рихард.
Великий русский писатель Максим Горький, побывавший в те годы в Сабунчах, оставил нам яркое описание этого промысла:
«…Среди хаоса вышек прижимались к земле наскоро сложенные из рыжеватых и серых нетесаных камней длинные, низенькие казармы рабочих, очень похожие на жилища доисторических людей. Я никогда не видел так много всякой грязи и отбросов вокруг человеческого жилья, так много выбитых стекол в окнах и такой убогой, бедности в комнатах, подобных пещерам».
