В большой академической квартире Киселева, как почти у всех передвижников-питерцев, были свои вечера, содержание которых носило характер, присущий самому хозяину.
Вечера были занятные и оживленные. Александр Александрович принимал участие в забавах молодежи и, казалось, был самым изобретательным человеком в проведении вечеров и объединении молодежи с почтенными гостями.
Он очень любил стихи и сам сочинял их. Его стихи, главным образом басни, были гладко написаны и остроумны. Красивая легкая рифмованная шутка давалась ему свободно.
Обступает его молодежь и пристает:
– Александр Александрович! Напишите скороговорку, да подлиннее, чтоб язык можно было сломать.
Вытаскивают кресло на середину зала, усаживают в него Киселева и ждут. А он наклонит набок голову, еще больше прищурит левый глаз и – уже готово.
– Пишите! Только чтоб читать без отдыху, да побыстрей!
Александр Александрович диктует:
На мели мы лениво
Налима ловили,
А в домике цветами
Алела малина.
За малиной цвела лебеда.
Не беда,
Что в малину, меня
Не любя, вы манили,
Что про все вы забыли,
А меня в том винили —
Вот в этом беда!
Попробовали читать записанное и со смехом «ломали язык» на половине, а потом говорили:
– Да это вы, Александр Александрович, заранее приготовили, а вот мы придумаем такой стих, такие слова, что к ним не подберете рифмы.
– Ну вот увидите, ну вот увидите! – прыгала егоза-гимназистка.
– Ладно, пробуйте, – соглашался Киселев.
Молодежь убегает в другую комнату. Смех, спор! Выходят. Высокий худой юноша объявляет:
– Мы начали писать глубочайшее по идее и великолепное по форме стихотворение, но на второй строке вдохновение у нас выветрилось, а потому просим вас закончить стих.
Александр Александрович ждет. Юноша, став в театральную позу, прыскает со смеха в платок и начинает:
Покататься хотят девочки.
Вот оседланы и лошади…
и останавливается, а Киселев продолжает:
Я во двор гляжу, надев очки,
– Грязи нет, хоть без калош иди.
– Что? Поймали? – кричат кругом, и при общем смехе Александр Александрович объявляется непобедимым стихотворцем и первым поэтом Васильевского острова. Собирается подписка на сооружение ему при жизни памятника. При выборе для него места присутствующий здесь Мясоедов предлагает поставить памятник в Зоологическом саду и вносит на его построение первый камень – коробку спичек.
Киселев берет и благодарит, а Мясоедов не может утерпеть, чтоб не добавить:
– При выражении добрых к вам чувств будьте уверены в их неискренности.
К спичечным коробкам Киселев был неравнодушен. Он брал сперва пустые коробки, а потом он машинально клал в карман лежавшую перед ним коробку и уносил домой. Там он разгружал свои карманы и из собранных за зиму коробок сооружал весной с детьми в саду целые замки причудливой архитектуры. Спичечные коробки служили кирпичами при постройке.
Обращаются к Киселеву:
– Скажите, в каком виде изобразить вас на памятнике в Зоологическом саду?
Александр Александрович разводит руками:
Не знаю сам, кем лучше быть:
В саду голодным волком выть,
На страх людей там львом реветь
Иль средь дерев орлом сидеть?
Нет, лучше стану тигром-людоедом
И растерзаю Мясоеда!
А Мясоедов, заложа руки за спину, с поднятой головой уходит в столовую, бросая слова:
– Зубы обломаете!
Александр Александрович просится:
– Ну, будет! Отпустите душу на покаяние!
Молодежь начинает играть на рояле, петь, а Киселев достает большой альбом и кладет на стол.
Лемох заглядывает в него:
– Это у тебя новости, Александр Александрович? Ты опять? Ах ты: затейник!
Товарищи переворачивают страницы альбома, и смех не умолкает. В альбоме каждая страница перерезана пополам. Открывается первый лист – видите портрет известного лица, наклеенный на страницу альбома и перерезанный пополам. Перевертываете нижнюю половину листа, и к верхней половине портрета присоединяется теперь совершенно несоответствующая нижняя часть фигуры от другого портрета. Так, например, вы видите вначале портрет во весь рост бывшего прокурора синода Победоносцева с елейным выражением лица и в благочестивой позе. Перевертываете нижнюю часть страницы, и перед вами появляется фигура Победоносцева, отплясывающая канкан в юбке балерины.
Иллюстрации подбирались остроумно и, глядя на них, нельзя было удержаться от смеха.
Киселев, изнывая под тяжестью житейских забот, вынужден был писать ходовые вещи, которые публика любила и раскупала для украшения гостиных.
Как пейзажисту, ему необходимо было писать этюды. Это вызывало расходы, и даже большие, если ехать приходилось далеко – на Кавказ или в Крым, особенно с семьей. И вот у него, как и у некоторых других художников-передвижников, явилась мысль завести свой уголок, свою дачу-мастерскую, где можно было бы дешево жить и с удобствами работать. Это предприятие казалось не таким дорогим, требовалась только единовременная затрата на постройку. Содержание же дачи должно было стоить не дороже найма чужого помещения.
– А главное, – говорил Киселев, – подумайте: вы приезжаете в свою мастерскую, – свет, удобства для работы, никто и ничто вам не мешает. Какая продуктивность в работе, какая независимость! Правда, вы становитесь улиткой, прикрываетесь своей крышей, как раковиной, от внешних поражений, поводите из-под нее усиками, озирая маленький мирок, вас окружающий. Нет широкого простора, мал вам горизонт, вы связаны местом, но зато вы не треплетесь по пустякам, не тратите энергии на житейскую дребедень и отдаетесь исключительно искусству. В настоящее время только при таких условиях можно независимо работать. Посмотрите, за границей все художники так и делают – те, конечно, кто имеет для этого возможность.
Сказано – сделано. На Кавказском побережье чуть ли не даром раздавались участки с условием, чтобы на них были построены жилища. Киселев выбрал участок в Туапсе, на горе у скалы Кадоша. Чего лучше: перед глазами море, Кавказ, горы… Для художника – рай!
«Я видел море, очами жадными простор его измерил», – повторял» в восторге Александр Александрович.
С большими затруднениями, войдя в долги, построил он свою дачу и с увлечением стал писать кавказские горы и море.
И действительно, новые благоприятные условия дали ему возможность без особых помех отдаться искусству, а в природе был неиссякаемый материал для пейзажиста. Киселев блаженствовал, в его вещах появились впечатления от новой для него природы и даже свежесть письма. Он, что называется, встряхнулся и ожил под южным солнцем.
