С этими словами римлянин отпускает юношу. Птолемей не двигается с места, а снова начинает рыдать. Он умоляет Цезаря не отсылать его. Покровительство такого человека значит для него больше, чем трон. Такое обожание трогает Цезаря, который – тут глаза его тоже увлажняются – обещает ему скорое воссоединение. Отпущенный на свободу Птолемей тут же с новой силой возобновляет против римлян боевые действия, так что «слезы, которые он пролил при прощании, были, очевидно, слезами радости». Кстати, приближенные Цезаря даже рады такому повороту: они надеются, что он излечит их главнокомандующего от излишней сентиментальности. Эта комедия вряд ли удивляет Клеопатру, знающую толк в драматическом искусстве и, может быть, даже срежиссировавшую данную сцену. Вполне вероятно, Цезарь отпустил Птолемея, чтобы усугубить раскол в стане врага. Если так (а это весьма вольное допущение), то Клеопатра могла участвовать в постановке.
К счастью для Цезаря и Клеопатры, к Александрии уже подходит крупное подкрепление. Особенно ощутимой оказывается помощь одного высокого иудейского официального лица, прибывшего с тремя тысячами хорошо вооруженных воинов-иудеев. Птолемей выдвигается им навстречу, чтобы принять бой, когда Цезарь выдвигается туда же, чтобы присоединиться к отряду, и получает небольшую взбучку от кавалерии противника. Кровопролитная битва происходит к западу от Нила, между Александрией и сегодняшним Каиром. Жертв много с обеих сторон, однако, ранним утром неожиданно атаковав и с ходу взяв высоту, где стоит египетский лагерь, Цезарь одерживает быструю победу. Запаниковавшие египтяне бросаются с бастионов крепости в окружающие ее рвы. Некоторые выживают. Птолемей, однако, не уцелел. Похоже, даже его собственные советники не очень активно оплакивают царя-неудачника. Поскольку тела царя не нашли, Цезарь озаботился продемонстрировать миру золотые доспехи Птолемея XIII (их как раз нашли). Всем хорошо известно волшебное воздействие нильских вод: они уже неоднократно приносили на берег цариц в мешках и младенцев в корзинах. Цезарь совершенно не горит желанием столкнуться с чудом восстания врага из мертвых, но даже его титаническим усилиям не под силу сейчас предотвратить появление псевдо-Птолемея в будущем.
Римлянин со своей кавалерией спешит в Александрию и получает наконец тот прием, на который, несомненно, рассчитывал несколько месяцев назад. В «Александрийской войне» читаем: «Все городское население положило оружие и оставило укрепления, надело те одежды, в которых молящие обыкновенно просят своих повелителей о милости, вышло навстречу Цезарю со всеми святынями, святостью которых они обыкновенно замаливали гнев и раздражение своих царей, и сдалось». Он благосклонно принимает сдачу, население успокаивается. Клеопатра наверняка в экстазе: поражение Цезаря автоматически означало бы ее конец. Надо полагать, она слышит оглушительные крики радости, усиливающиеся, когда он медленно приближается верхом к дворцу. Его легионы громко аплодируют. На дворе 27 марта, и все, должно быть, чувствуют колоссальное облегчение. Люди Цезаря отдали службе на него больше десяти лет жизни. Полгода назад прибыв в Александрию, они надеялись, что на этом война закончилась. И совершенно точно не ожидали этой малопонятной африканской авантюры, заставившей их так задержаться. В замешательстве, кстати, не только они: в Риме ничего не слышали от Цезаря с декабря. Что держит его в Египте, когда дома – полный хаос? В чем бы ни была причина, такое молчание очень беспокоит. Стали поговаривать, что Египет забрал Цезаря, как до него – Помпея. И, по мнению некоторых, это в итоге и случилось, хотя и совершенно по-другому.
Почему он остался? Убедительного объяснения этой странной интерлюдии, этому нелогичному приключению в жизни всегда исключительно логично поступавшего человека, нет. Остается загадкой, почему величайший полководец со времен Александра, прежде казавшийся «всем, даже величайшим своим врагам, каким-то чудом деятельности и предусмотрительности» [52] [36], дал Африке ослепить себя и оглушить. Лучшее, что можно сказать об Александрийской войне, – что Цезарь с честью выпутался из ситуации, в которую весьма глупо влип [37]. Сам он потом объяснял это сильными пассатными ветрами, «делавшими отплытие из Александрии очень затруднительным» [38]. Конечно, они мешали, однако предложением раньше Цезарь признает, что послал в Азию за подкреплением, которое в итоге и спасло положение. Эта операция подразумевала долгое плавание, и неделями дул попутный ветер. Цезарь не отступился: даже с истощенными, деморализованными легионами он не намерен был избегать опасности. Он ничего не говорит о гигантском долге Авлета – весомой причине приехать, если не остаться. Как часто случается, все сводится или к любви, или к деньгам. И не так-то просто спорить с первым пунктом.
Итак, у нас имеется выразительное молчание Цезаря. Оставляем за скобками массу всего. Цезарь (и тот, кто писал вместо него) и сам опускает великое множество деталей, не в последнюю очередь тех, что касаются его личности. Он пишет о себе сухо, с редкой отстраненностью, в третьем лице. Слог его настолько ясен и бесстрастен, что кажется бесспорно правдивым. Вполне возможно, так и есть, хотя в своем труде он не переходит Рубикон и не сжигает Александрийскую библиотеку. Очень может быть, что последнее обвинение – серьезное преувеличение. Портовые склады могли сгореть, уничтожив запасы зерна и лишь малую часть текстов [39]. Впрочем, одно из немногих мест, куда Клеопатра так и не смогла пробраться, чтобы театрально вылезти из мешка, – как раз Цезарева «Гражданская война», где во всем виноваты не ее чары, а сезонные ветра. Женатому мужчине, однажды уже осмеянному за долгое пребывание в восточном дворце, гениальному военному, вставшему на сторону царицы и совершившему грубую ошибку чуть ли не от ее имени, явно не очень хотелось педалировать эту тему. Далее в повествовании Цезаря Клеопатра появляется ровно один раз. По окончании войны он дарует ей египетский трон за то, что она «сохранила верность ему и всегда оставалась в его ставке» [40]. По версии Цезаря, Клеопатра одобрена им по одной-единственной причине: она была послушной девочкой и хорошо себя вела.
Конечно, тут же зародилось подозрение, что дело не только в неблагоприятных ветрах и послушных девочках. В Риме Цицерон без устали клеймит Цезаря. Сразу после смерти последнего Марк Антоний – любопытно, что именно он, – будет возражать, что Цезарь оставался в Александрии «не из-за сластолюбия» [41]. Столетие спустя Плутарх не согласится и напишет в «Цезаре»: «Что касается Александрийской войны, то одни писатели не считают ее необходимой и говорят, что единственной причиной этого опасного и бесславного для Цезаря похода была его страсть к Клеопатре». (Неудобное пророчество времен Авлета, запрещавшее восстановление монархии в Египте силами римской армии, похоже, было быстренько позабыто.) Можно спорить, что Цезаря не влекло к Клеопатре, что эти двое просто оказались в одной лодке во время бури, но легче представить, что