«Комедия ошибок» прибавила еще один успех к лаврам молодого Шекспира.
Но затем произошло то, что нередко случается с молодыми авторами: он был обруган, и к тому же совершенно незаслуженно. Этот эпизод писательской биографии Шекспира мы в состоянии рассказать весьма подробно, и он заслуживает того.
На молодого Шекспира обрушился не кто иной, как один из «университетских умов» — Роберт Грин.
Грин — колоритная фигура среди литераторов и драматургов конца XVI века. Его можно назвать одним из первых представителей литературной богемы. Человек, несомненно, очень даровитый, он был одним из первых писателей-профессионалов, положение которых немногим отличалось от положения актеров. Разница была, пожалуй, в пользу актеров, так как они легализовали свое положение в качестве «слуг» знатных лиц.
Некоторые авторы устраивались секретарями или учителями в дома знати; те, кто писал для сцены, вступали в труппу, если обладали актерским даром, и таким образом становились «слугами» какого-нибудь вельможи.
Грин вел образ жизни литератора без постоянного пристанища. То жил в достатке, то лихорадочно писал что попало, лишь бы продать рукопись какому-нибудь издателю или театру.
Беспутный Грин бросил жену с ребенком, связался с сестрой какого-то лондонского жулика, мыкался по постоялым дворам, наконец, заболел в гостинице и, будучи больным, взялся за перо, чтобы было чем расплатиться с хозяином.
Болезнь вызвала душевный надлом у Грина; он решил, что это ему наказание за его беспутство, им овладело желание покаяться и очиститься от грехов. На своем покаянии он и решил заработать. Сочинение, которое он написал, было им названо «На грош ума, купленного за миллион раскаяний». Оно вышло в свет в августе 1592 года. Грин)а к тому времени уже не было в живых. Он так и умер на постоялом дворе; рукопись его последнего сочинения издал писатель Томас Четл. Вероятно, гонорар за эту книгу пошел на уплату долга Грина хозяину гостиницы и расходы на его похороны.
Покаянное сочинение Грина вводит нас в атмосферу театральной жизни тех лет, когда начинал свою деятельность Шекспир. Оно имеет и прямое отношение к Шекспиру.
Грин подробно рассказывает о том, как он начал писать для театра. Будучи без денег, он однажды встретил, знакомого, который был богато одет. Грин поинтересовался источником его доходов и узнал, что тот актер. Актер вызвался помочь Грину. «Пишите пьесы, — сказал он. — И если будете стараться, вам за них хорошо заплатят».
Раскаиваясь в своих грехах, прося прощения у брошенной им жены, Грин в одном месте книги обращается к своим коллегам по драматургической профессии: «Джентльменам, своим прежним знакомым, тратящим свой ум на сочинение пьес, Р. Г. желает найти себе лучшее применение и приобрести мудрость, которая спасла бы их от бедствий, подобных тем, которые постигли его». «Если прискорбный опыт, — продолжает Грин, — и пример неслыханных мук могут побудить вас, джентльмены, быть разумнее и осторожнее, я не сомневаюсь, что вы посмотрите с сожалением на прошлое и раскаяние побудит вас изменить в будущем свою жизнь». Далее Грин, не называя имен, обращается к трем писателям, с которыми он был хорошо знаком и, по-видимому, некоторое время даже дружил. Кого он подразумевает, нетрудно было догадаться тем, кто вращался в этой среде. А нам в этом помогают исследователи, разгадавшие, кого Грин имел в виду.
Первый, к кому он обращается, — Марло. «Не удивляйся, что я начинаю с тебя, славный любимец трагиков; Грин, не раз повторявший за тобой, подобно дураку в сердце своем, что нет бога, теперь прославляет его величие, ибо ничто не укроется от его всемогущества; его десница тяжко легла на меня, воззвал он ко мне голосом, грому подобным, и понял я, что есть бог, могущий покарать своих врагов. Почто твой превосходный ум, сей дар божий, так ослеплен, что ты не воздаешь хвалы тому, кто даровал его тебе? Неужто ослепление твое порождено тем, что ты впитал учение макиавеллизма? Какое ужасное безумие! Ибо что есть на самом деле его правила, как не замаскированное издевательство над людьми, способное в краткий срок истребить весь род человеческий? Ибо если бы люди, достигшие власти держались правила sic volo, sic jubeo (чего хочу, тому и быть), если было бы позволительно и законно, не различая fas и nefas (божьего закона и греха), стремиться только к своей выгоде, то одни тираны могли бы господствовать на земле, да и те стремились бы уничтожить друг друга, пока не остался бы из них лишь один, наисильнейший, но и его, в свою очередь, скосила бы смерть. Тот, кто возбудил этот дьявольский атеизм, умер, прожив без счастья, хотя и старался заполучить его. Получилось обратное: начав с коварства, жил он в вечном страхе и умер в отчаянии. Пути господни неисповедимы! Сей губитель многих братьев своих терзался совестью, как Каин; он, предавший того, кто даровал ему жизнь, подвергся судьбе Иуды; как Юлиан-отступник, он кончил плохо. Неужто же ты, друг мой, хочешь быть его учеником? Воззри на меня, совращенного им на путь своеволия, и ты увидишь, что такая свобода есть не что иное, как адское рабство. Я знаю, что за ничтожнейший из моих проступков я заслуживаю моей плачевной участи, а память о моем умышленном противоречии предустановленным истинам усугубляет мои душевные муки. Не откладывай же, подобно мне, своего раскаяния до последней крайности, ибо ты не знаешь, как скоро придет за тобой смерть!»
Мы привели отзыв Грина о Марло полностью, ибо этот документ представляет исключительно большой интерес. Чего только в нем нет: это и философский трактат, и политический донос, и религиозное покаяние, и обращение к бывшему другу. Нетрудно увидеть, что в кругах драматургов было распространено вольнодумство. Шутка ли сказать, и Марло и Грин были атеистами! У них была кощунственная политическая философия и этика, отрицавшие общепринятые законы. Правда, Грин теперь покаялся во всем этом, но Марло продолжал упорствовать. Для нас небезынтересно, что зачинатель ренессансной драмы в Англии, крупнейший из предшественников Шекспира вдохновлялся вольнодумными идеями, шедшими вразрез с господствующей официальной религиозной и политической идеологией. Остается еще сказать, что последняя строка обращения Грина к Марло оказалась пророческой: «…ты не знаешь, как скоро придет за тобой смерть!»
Затем Грин обращался с советом к своему другу и соавтору Томасу Нэшу, с которым мы уже знакомы. Нэш славился среди современников своими сатирическими сочинениями. К нему Грин обратился со следующими словами: «Заодно с тобой я обращаюсь к молодому Ювеналу, этому едкому сатирику, который недавно написал вместе со мной комедию. Милый юноша, могу ли я посоветовать тебе, — будь осторожен и не создавай себе множества врагов своими горькими речами; обличай суетных людей, ибо ты умеешь это делать, как никто другой; но, обличая, не называй никого по имени, потому что, если ты назовешь хоть одного, оскорбленными сочтут себя все». Как это нередко бывает, давая советы другим, Грин тут же сам нарушает преподаваемые им правила. Он рекомендует Нэшу не заниматься критикой других, в частности ученых писателей, и советует ему не слишком широко пользоваться пером для обличения. И это пишет человек, предающийся именно данному занятию!
