С. А. Толстая начала писать свои воспоминания, которым она сама дала название "Моя жизнь", 24 февраля 1904 года. Она не успела закончить свой обширный труд, хотя продолжала работать над записками и после смерти Толстого в 1910 году; к декабрю 1915 года они охватывали годы с 1844 по 1901 год. Последние девять лет жизни с Толстым остались недописанными.
жалкий народ!" Лев Николаевич все преследовал свою цель проповеди против пьянства и ездил на сходку 3-го октября, раздавая листки и разговаривая с крестьянами о табаке и пьянстве, после чего писал в дневнике, что получил отпор, прибавляя: "Страшно развращен народ". В МОСКВЕ От больных детей и забот хозяйственных в Ясной я поехала опять на труды в Москву в октябре и потом в ноябре уже с Таней, вернувшейся из-за границы. Остановились мы у Левы во флигеле дома в Хамовническом переулке. Он был очень рад, а я по-матерински была рада видеть, как хорошо он жил. Везде порядок, чистота, признаки культурных привычек и вкусов. Стоял рояль, висела и балалайка на стенке, было много книг; все скорее бедно в обстановке, но все гармонировало одно с другим. Он усердно ходил в университет и абонировался на симфонические концерты. Принялась я за дела, а в виде отдыха посещала друзей. Случайно попала я на день рождения Фета, кажется, 21-го ноября 58, а он думал, что я нарочно приехала для него, и хотел стать на колена, чтобы благодарить меня. Но мы его не допустили. С радостью встретила я у Фета еще двух друзей: Урусова и Дьякова, с которыми обедали у Фета. После этого дня Урусов прислал мне стихи: Люблю тебя, обширная Плющиха, Люблю бывать я в доме Шеншина, В душе моей становится так тихо, Как бы весь свет был мир и тишина. Но вот в сей дом сошлись сегодня душки. Сошлись, и возмутили нам сердца, Из старцев сделали они игрушки, Два старца стали вдруг два молодца. 1890. ПОСЛЕСЛОВИЕ И ДРУГИЕ РАБОТЫ ЛЬВА НИКОЛАЕВИЧА В то время Лев Николаевич, слыша отовсюду самые разнообразные отзывы о "Крей-церовой сонате", решил разъяснить свою мысль и начал писать "Послесловие" к "Крейцеровой сонате". Дело шло тихо, трудно, и Льву Николаевичу это "Послесловие" стоило немало духовного и умственного напряжения. Посетители и тогда мешали ему работать. То приезжал Никифоров -- революционер и привозил поглядеть на Толстого какого-то глупого студента59. Потом приехал некто г. Долгов, который почему-то перевел "Токологию" г-жи Стокгэм, о которой я писала раньше, и просил Льва Николаевича написать к этой книге предисловие, что он и исполнил60. Утомившись от посетителей, Лев Николаевич думал поработать над своими статьями у своего брата Сергея Николаевича, где его никто не мог найти, и поехал в его именье Пирогово с дочерью Таней. Но недолго пробыл он там, соскучился и вернулся уже на третий день, т. е. 4-го февраля. В этот день он почему-то написал в своем дневнике: "Люблю детей; но я одинок уже". По-видимому, его опять начала мучить та барская жизнь, которую он так болезненно отрицал, и тот контраст деревенской жизни крестьян, который не может не бросаться в глаза и не мучить каждого хорошего и мыслящего человека. Оттого образованному классу людей легче жить в городе, где много им подобных, и тяжело составлять среди нескольких сот крестьян ту единицу, тот центр жизни в довольстве, какой составлял и наш дом в Ясной Поляне. Принялся Лев Николаевич опять рубить дрова, а в дневнике между 6-м и 10-м февраля пишет: "Главный соблазн в моем положении тот, что жизнь в ненормальных условиях роскоши, допущенная сначала из того, чтобы не нарушить любви, потом захватывает своим соблазном, и не знаешь, живешь так из страха нарушить любовь или из подчинения соблазну". Тут вскоре Лев Николаевич захворал своей обычной желудочно-желчной болезнью, и видно, ему дорого стоило удерживать свое настроение, так как он о себе пишет: "Я рад, что в самые дурные минуты я не падаю до озлобления на людей и до сомнения в истинной жизни. Только поползновение к этому". После периода болезни он снова начал писать свою Коневскую повесть, как он называл будущее "Воскресение"61. Но тут работа его была неожиданно прервана. Он прочел в газетах возмутительную историю об акушерке Скублинской в Варшаве, которая брала на воспитание младенцев за деньги и систематически убивала их. Лев Николаевич тотчас же написал злую, обличительную статью, как бы обвинительный акт и правительства, и церкви, и общественного мнения. Но статьей этой он был недоволен и так и бросил ее62. 1890. НЕПРИЯТНОСТИ ОТ ПРАВИТЕЛЬСТВА 10-го марта я тоже получила отказ от управляющего по делам печати, Евгения Михайловича Феоктистова на просьбу мою министру Дурново пропустить цензуре XIII часть с "Крейцеровой сонатой". Феоктистов мне пишет: "Г. Министр внутренних дел, получив письмо Вашего сиятельства, поручил мне известить Вас, что при всем желании оказать Вам услугу, его высокопревосходительство не в состоянии разрешить к печати повесть "Крейцерова соната", ибо поводом к ее запрещению послужили не одни только,-- как Вы изволите предполагать,-- встречающиеся в ней неудобные выражения". Отказ этот меня огорчил, я не знала, что мне делать, и выжидала, пока созреет этот вопрос для какого-нибудь решения его. Запрещение этой повести нисколько не смутило Льва Николаевича, и он в то время кончал свое "Послесловие" к этой повести. Комедия "Плоды просвещения" тоже вызвала толки и неудовольствие спиритов, которых осмеял автор. Особенно огорчился рьяный спирит, известный профессор зоологии и писатель Вагнер, написав укоряющее Льва Николаевича письмо, на которое и получил ответ, к сожалению, мною не прочитанный и мне неизвестный63. Правительство, запретив мне "Крейцерову сонату", продолжало нас преследовать запрещениями и портить нам жизнь. 18 марта был прислан в Ясную Поляну инспектор народных школ и допрашивал Машу о школе, в которой учили наши две дочери. Лев Николаевич возмутился этим посещением и точно полицейским, жандармским отношением к невинному, полезному делу дочерей. Он не принял его и не вышел к этому инспектору. Результатом этого посещения было потом требование от губернатора закрыть школу и прекратить преподавание, не основанное ни на каких законах и никем не разрешенное. К большому огорчению моих дочерей и их учеников, школа была закрыта в апреле и уже не возникла больше в том виде64. Губернатор Зиновьев и вся его семья была с нами в самых дружеских отношениях, и Зиновьев против своего желания должен был, на основании законов, закрыть нашу школу. Помню, что для этой цели приезжал к нам земский начальник Сытин, и дело было бесповоротно прекращено. Не только девочки, но и Лев Николаевич очень огорчился прекращением любимого ими дела. Таня решила тогда заняться живописью и просила меня купить ей красок масляных и всего, что
