запугал парламент.
16 ноября 1922 года там была произнесена громовая речь, в которой слушателей уверили, что времена лени, нерешительности и некомпетентности окончены — теперь все пойдет по-другому. И было добавлено, что в случае необходимости он может легко превратить этот зал в бивуак для его отважных легионеров. После чего Муссолини потребовал чрезвычайных полномочий на исправление законов — и получил их огромным большинством голосов.
Например, за эту меру проголосовали и Саландра, и Джолитти.
Следующим шагом было формирование нового кабинета министров. Туда были приглашены люди, пользовавшиеся всеобщим уважением и вне зависимости от партийной принадлежности. Единственное исключение было сделано для социалистов — но и тут были колебания вплоть до последней минуты. В конце концов Муссолини решил обойтись без них, но зато без всяких колебаний министром внутренних дел назначил самого себя.
Теперь Бенито Муссолини лично командовал всей полицией Италии.
Это был сильный ход на случай конфронтации с людьми вроде Итало Балбо, которой, однако, хотелось бы избежать. С этой целью на свет божий была извлечена старая идея о Национальном техническом совете, призванном вести всю практическую, каждодневную политическую деятельность в стране. Совет был создан в декабре 1922-го, наречен Большим фашистским советом Италии и вобрал в себя всех видных людей фашистской партии — они получили, таким образом, собственную среду, но довольно неопределенные полномочия.
Функции арбитра между партией и государством Муссолини брал на себя.
В первые месяцы своего правления он открывал в себе все новые и новые неожиданные черты. Например, оказалось, что в глубине души Муссолини не безбожник, как предполагалось, а самый искренний католик. Этим открытием он поделился с кардиналом Гаспарри, госсекретарем при Святом Престоле, — и встретил полное понимание.
Разумеется, роман, написанный Муссолини в его молодые годы [50], был крайне непочтителен к Святой Церкви, но это можно было отнести к юношеским заблуждениям. И вообще, это все в прошлом, а сейчас, в 1922-м, надо было иметь дело с настоящим. Бенито Муссолини заявлял, что фашизм пришел в Италию надолго, по крайней мере на поколение.
Кардинал Гаспарри, человек очень умный, подозревал, что такая возможность существует.
В первые же дни существования нового режима выяснилось, что Муссолини очень заботит внешняя политика. Чуть ли не сразу после поездки в Лозанну он отправился в Лондон. Там проходила конференция по вопросу о выплате Германией репараций, и Муссолини сразу внес свой вклад в дискуссию, потребовав переноса конференции в какое-нибудь другое место, поближе к Италии. Результат демарша оказался обидней некуда — Муссолини даже не отказали.
Его запрос был просто проигнорирован.
Тогда он устроил скандал по поводу комнат итальянской делегации в отеле «Кларидж» — кто-то сказал ему, что французов разместили удобнее, и он накричал на админстрацию гостиницы, требуя обмена апартаментами. На что последовал вежливый отказ.
Единственной победой итальянской дипломатии оказалось разрешение лондонской полиции на проведение парада чернорубашечников в честь приезда Муссолини — и то были серьезные трения в связи с исполнением фашистского гимна «Джовинецца».
За три дня, проведенных в Лондоне, Бенито Муссолини умудрился обидеть решительно всех, с кем имел дело. Он, правда, внял голосу разума и на церемониальный прием к королю в Бекингемский дворец явился во фраке, а не в форме сквадристов, как собирался.
Но зато сорвал пресс-конференцию с британскими журналистами — собравшимся было заявлено, что премьер-министр Италии в настоящий момент принимает у себя в номере даму, слишком занят, и поэтому встреча с прессой не состоится.
Муссолини говорил потом, что Англия не произвела на него впечатления: «все как в романах Голсуорси, ничего тут не меняется».
Фраза заслуживает внимания: вроде бы всего несколько слов, а в то же время Англия, в которой «ничего не меняется», сравнивается с фашистской Италией, полной динамизма. Ну, и вскользь сообщается, что профессор Муссолини знает, кто такой Голсуорси…
Но если говорить о вещах более существенных, чем вопросы стиля, то оказалось, что дипломат из Муссолини получился неудачливый. В споре между англичанами, которые хотели смягчения условий для Германии, и французами, которые хотели их ужесточения, он встал было на сторону Франции, потом увидел, что задел этим Англию, и отрекся от своих слов — ив итоге умудрился обидеть обе стороны.
В итоге французские газеты написали, что новый лидер Италии — «карнавальная маска, разукрашенная под Цезаря», а английские — что итальянский премьер не государственный деятель, а бессовестный оппортунист.
С англосаксами Бенито Муссолини решительно не везло.
С тем большим жаром он взялся за преобразования внутри Италии. В июле 1923-го в парламент было внесено предложение — с целью пресечь бесконечные коалиционные игры, лишающие страну необходимой стабильности, следует на будушее изменить правила избирательной кампании. Согласно предложению, выборы оставались свободными, но партия, набравшая «наибольшее количество» голосов (при минимуме в 25 %), получала две трети мест в парламенте. А оставшаяся треть мест распределялась между остальными партиями — совершенно честно и правильно, согласно пропорции.
Предложение было внесено Джакомо Ачербо, заместителем Муссолини в его должности премьер-министра, принято огромным большинством и в ноябре 1923 года стало законом, названным по имени его автора [51].
Во избежание каких-нибудь недоразумений во время слушаний галереи парламента были заполнены вооруженными сквадристами, которые заодно охраняли и входы в здание. Одновременно с подчинением парламента Муссолини самым активным образом пытался ввести дисциплину в ряды чернорубашечников. От Чезаре де Векки ему удалось избавиться — в мае 1923 года тот получил назначение на пост губернатора далекой итальянской колонии в Сомали.
Но вот повторить этот же трюк с почетной ссылкой с Итало Балбо или с Роберто Фариначчи ему не удалось — оба «раса» сидели в своих владениях крепче прежнего, и про Фариначчи, например, говорили, что его власть в Кремоне прочнее, чем власть Муссолини в Риме [52].
И его, и Балбо пришлось оставить в покое.
Но с другими политическими деятелями, конечно, дело обстояло попроще. На депутатов парламента или на редакторов газет, выпадающих из ряда послушных, устраивались нападения.
Делалось это, как правило, фашистами в полной партийной форме — так сказать, для дополнительной наглядности.
А расследование нападений проводилось только в случае подачи жалобы, и проводилось полицией, находившейся под контролем своего прямого начальника — министра внутренних дел Италии Бенито Муссолини.
Случались и вовсе удивительные казусы.
Скажем, депутат Джованни Амендола обнаружил, что стал объектом уголовного преследования. На него пожаловались пять членов группы сквадристов за то, что во время «бытовой ссоры на улице» он избил их всех своим зонтиком. Всех пятерых.
И теперь они полагали,
