Я и сегодня считаю одной из важнейших побед гласности тот факт, что ЦК КПСС, невзирая на сопротивление отдела организационно-партийной работы, роль и место которого показаны в главе «Кухня», принял решение, запрещающее работать с анонимками. Потом оно было продублировано соответствующим Указом Президиума Верховного Совета СССР. Повторю «и сегодня», потому что, по сообщениям печати, в недрах наследницы КГБ СССР Федеральной службы безопасности появилась инструкция, восстанавливающая былое отношение к анонимкам. Беда, если это так. Начните расследовать анонимки, а уж былую силу они обретут сами.
Не давая себе передышки, не сбавляя темпа, мы в это же время выступили со статьей Эллы Максимовой «Без защиты» — о репрессивном использовании психиатрии. Она же сумела первой раздобыть цифры, показывающие, какое невероятное число советских солдат попало в плен к немцам в первые месяцы Великой Отечественной войны. Ирина Круглянская написала знаменитую «Дорогу» — председатель колхоза построил дорогу, без которой не могло развиваться хозяйство, ну и, конечно, попал под суд. Потом десятки председателей присылали мне письма и телеграммы, извещая, что статья лежит у них под стеклом на столе или даже в рамке повешена на стенку. Александр Васинский впервые за многие десятилетия поставил вопрос о добровольных отставках, а затем дал серию материалов о губительности единомыслия. Инга Преловская подняла вопрос о подмене научных дискуссий наклеиванием ярлыков, конечно же, политических, что было равносильно доносу. Широчайший резонанс получило «Дело Сургутского» — статья Игоря Абакумова о работнике, безвинно осужденном по настоянию секретаря райкома партии. Кстати, мы добились, чтобы прокуратура выплатила Сургутскому зарплату за три года, что он провел в тюрьме, — не думаю, что подобный случай еще хоть раз повторился. Неугомонный Поляновский ввязался в борьбу за восстановление поруганной чести великого подводника Маринеско и победил — Александру Ивановичу Маринеско, которого Гитлер объявил своим личным врагом, был установлен памятник и в 1990 году присвоено звание Героя Советского Союза, хотя этому решению предшествовали многократные ссоры с политуправлением Военно-Морского Флота СССР, руководитель которого адмирал В. И. Панин почему-то никак не мог допустить, чтобы слава Маринеско пополнила славу ВМФ СССР.
Прекрасно работало и наше великое трио международников — А. Е. Бовин, С. Н. Кондрашов, В. М. Фалин. Каждое их выступление становилось событием, получало отзвук во всей мировой печати. Думаю, что их усилиями во многом предопределены, прежде всего, соглашения о сокращении ядерных вооружений, да и вообще изменения во внешнеполитическом курсе СССР. Это было замечательное время для меня и, надеюсь, для большинства журналистов «Известий».
Сейчас об этом легко и приятно вспоминать. Но каждый редактор, работавший в те годы, знает, что любое острое, принципиальное выступление вызывало столь же острую негативную реакцию тех, кого оно задевало. А оно обязательно кого-нибудь задевало, в газете не порассуждаешь вообще, просто так — всегда конкретный адрес, конкретный факт, конкретные действующие лица. Поэтому кляузы на «Известия» шли в ЦК КПСС потоком, разделяясь там на два рукава — один к А. Н. Яковлеву, другой к Е. К. Лигачеву.
Не касаясь междоусобицы этих двух членов Политбюро, о ней написано и известно практически все, скажу, что мне удалось наладить нормальные рабочие отношения с обоими. Е. В. Яковлев, создатель и учредитель «Общей газеты», а тогда — редактор «Московских новостей» по этому поводу спрашивал меня: как удается одинаково ладить со столь разными да еще враждующими, ревнующими друг к другу руководителями? Об этом спрашивали и другие журналисты, я отшучивался, а теперь могу признаться. Я никогда не стремился ладить ни с кем, особенно с начальством, никогда не лез к нему в друзья и сам его к себе в друзья не пускал. Еще со времен ремесленного училища в городе Омске я нажил комплекс постоянной внутренней настороженности в общении с теми, кто сильнее меня. Очевидно, он трансформировался и в манеру поведения с партийными бонзами — ничего сверх необходимого, но необходимое должно быть представлено убедительно. Стихийно выработанный принцип «равноудаленности» от любого начальства был лишь выражением принципа «дело, и только дело». Да, такая психологическая установка обрекала меня на одиночество, но ничего поделать с собой я не мог.
Но это — отступление. Возвращаясь к жалобам на «Известия», скажу, что отношения с помощниками обоих секретарей ЦК были у меня такими, что часто я узнавал, кто и на что жалуется, раньше, чем письмо доходило до адресата. И был готов к соответствующему разговору. Считаю, что «удар держал» неплохо.
С коллективом же редакции я просто сроднился. Хотя главные редакторы «Правды» и «Известий» кроме непосредственной работы в газете осуществляли еще и «общее руководство» своими издательствами и типографиями, занимались развитием полиграфического производства, строительством жилых домов, закупкой техники и прочими непростыми делами, редакция газеты была превыше всего. Это была сама наша жизнь.
Конечно, коллектив «Известий» обновлялся, постоянных журналистских коллективов вообще не бывает. Приходили новые люди. Порой мы ошибались в них, чаще это было отличное пополнение. Газета росла, тиражи удвоились уже на третьем году работы. Мы охватывали все более широкую проблематику, на 6 полосах стало тесно, время от времени начинали выходить 8-полосные номера. Расширялся актив редакции, замечательный актив! Когда О. Ефремов ставил в МХАТе «Серебряные свадьбы», он пришел с просьбой поддержать спектакль к нам. В «Известия» привез на просмотр «Покаяние» Тенгиз Абуладзе, фильм до нас видел, по-моему, только Э. А. Шеварднадзе. Лев Додин с «Мужиками и бабами» по Ф. Абрамову был под защитой нашей газеты. Такие «перья» как В. Лакшин, М. Рощин, С. Рассадин были в редакции частыми гостями, на их суждения я мог безбоязненно опереться. Много раз у нас выступал Марк Захаров. Да кто только из людей, составлявших гордость культуры и науки, у нас тогда не выступал! Редакция была открыта для всех, в конце концов даже милицию в подъездах сняли, чтобы люди могли свободно проходить к нашим журналистам. Сегодня, в условиях расцвета демократии, когда даже я, бывший главный редактор, не могу пройти в здание «Известий», те годы вспоминаются действительно как золотая пора.
Но быстрое развитие «Известий» сослужило нам и другую службу — работников редакции стали «выдвигать».
— Как у вас работает Егор Яковлев? — задал вопрос другой Егор — Лигачев.
