Кстати, в статье одного не шибко образованного «национал-патриота» я прочел, что Мариенгоф был евреем. Долго смеялся. Видимо, автора клинило на все нерусские фамилии, а хотя бы зайти в Интернет он не удосужился. Хотя вообще-то Мариенгоф был дворянином, а корни его – из Дании.
* * *
Что же касается ордена имажинистов, который основали Мариенгоф и Есенин, то это с самого начала было чисто хулиганское начинание. Попытка повторить опыт футуристов – в конном строю ворваться в литературу на скандале. Хотя и тут не все так просто. Декларируемый имажинистами метод – текст как нагромождение крутых образов – много позже всплыл в текстах русских рок-музыкантов, где пришелся вполне ко двору. Можно вспомнить Юрия Шевчука, Константина Кинчева или Михаила Борзыкина.
Что же касается послереволюционных лет, то быстро выяснилось: скандальными декларациями тут никого не проймешь. В газетах писали вещи покруче. Поэтому имажинисты взяли курс на прямое хулиганство. При этом они совершенно сознательно использовали революционные реалии. К примеру, разрисовали разными левацкими лозунгами стены Страстного монастыря. Самый же сильный эпизод – это листовка, расклеенная по Москве, с приказом о «всеобщей мобилизации» – требование гражданам собраться на Театральной площади со знаменами и лозунгами «в защиту левого искусства». Самое-то смешное, что граждане собрались! Времена были крутые, так что мирные обыватели сочли за лучшее сходить куда велели. Впрочем, многие молодые энтузиасты пришли и потому что хотели… Тем более мало кто понимал, что именно такое «левое искусство».
Есенина с Мариенгофом за это арестовали, но, поскольку поэты проходили у коммунистов как свои, их выпустили, мягко внушив, что так шутить не стоит. И послали уговаривать разойтись собравшихся. И ведь не все хотели расходиться. «Девушки требовали стихов, юноши – речей» (А. Мариенгоф).
Про дискуссию «разгром ЛЕФа», устроенную теми же товарищами, я уже упоминал. Там, правда, лефы превзошли их в скандальности. Но раз на раз не приходится.
Вот это и есть – использовать дух эпохи. Сегодня такое осуществить немыслимо – даже захватив телевидение. Все равно никто не придет.
Еще интереснее их поездки по стране в 1920 году. Друг Мариенгофа Григорий Колобов вдруг сделал стремительную карьеру, какие бывают только во времена революций: ни с того ни с сего стал вдруг большим железнодорожным начальником. Хотя не был ни железнодорожником, ни даже революционером. Но тогда большевики брали на работу всех, кто хоть на что-то был способен. Колобов принялся разъезжать в собственном вагоне, прихватывая за компанию Есенина и Мариенгофа. Имея за собой такой серьезный тыл, друзья куражились от души. В провинции не особо понимали степень ответственности и сферу приложения различных красных начальников. И вот представьте – прибывает солидный такой вагон, в нем о-о-чень большой человек с наганом на поясе, а с ним два поэта. Понятное дело, что местные руководители бегали вокруг них и заглядывали в рот. Чем друзья с удовольствием и пользовались, устраивая свои выступления.
Так же дело обстояло с выходом сборников членов ордена имажинистов. Большинство из них вышло потому, что нахальный Есенин морочил голову не слишком грамотным представителям новой власти, призванным надзирать за печатью. Внушал им, что имажинисты и есть самые революционные поэты из всех существующих. И книги выходили за государственный счет.
То есть если футуристы пытались оседлать власть, то имажинисты резвились, используя ее в своих целях. Время было сумбурное – и это до некоторой поры вполне удавалось.
Тут мы переходим к самому интересному вопросу: а каковы были взгляды Есенина на происходящее вокруг? В советские времена считалось: Есенин с энтузиазмом принял советскую власть, да вот беда-то какая, что-то недопонял. И только собрался понять, как повесился.
Сегодня принято считать, что наивный поэт поверил большевикам, а потом, увидев, как они обижают мужиков, обиделся на красных. Потому и погиб (или его убили).
С советской властью Есенин и в самом деле несколько разошелся. Только совсем по иной причине.
В сериале «Есенин» есть такие кадры. Поэт, увидев из окна, как расстреливают крестьян, жутко расстраивается и впадает в депрессию. На самом-то деле к красному террору он относился куда более спокойно. Вот что рассказывает поэт Владислав Ходасевич:
«Весной 1918 г. Алексей Толстой вздумал справлять именины. <…> Пришел и Есенин. Привел бородатого брюнета в кожаной куртке. Брюнет прислушивался к беседам. <…> Это был Блюмкин, месяца через три убивший графа Мирбаха, германского посла. Есенин с ним, видимо, дружил. Была в числе гостей поэтесса К. Приглянулась она Есенину. Стал ухаживать. Захотел щегольнуть – и простодушно предложил поэтессе:
– А хотите поглядеть, как расстреливают? Я это вам через Блюмкина в одну минуту устрою».
Вот так, по-простому. Возможно, конечно, что Есенин просто куражился. Но что характерно, ему нравилось быть причастным к сильной и жутковатой власти. Опять же – веселая жизнь! Кого хотим, того и расстреливаем. Еще забавнее отношение Есенина с Троцким, с которым он и в самом деле был знаком. Напомню, что Троцкий в то время искал своих среди литераторов – и уж никак не мог пройти мимо Есенина. А поэту, с одной стороны, Троцкий был неприятен. Только не своей чудовищной жестокостью, а «западничеством». Для Троцкого Россия была лишь базой для раздувания пожара мировой революции. Страна же, как оказалось, упорно не влезала в марксистские рамки. Все шло, и шло вроде бы удачно, – но совсем не в ту сторону. В поэме «Страна негодяев» Троцкий легко узнается в образе коммуниста Чекистова, который заявляет:
Я гражданин из Веймара
И приехал сюда не как еврей,
А как обладающий даром
Укрощать дураков и зверей.
Я ругаю и буду упорно
Проклинать вас хоть тысячи лет,
Потом что…
Потому что хочу в уборную,
А уборных в России нет.
Но с другой стороны, Есенин испытывал перед Троцким восхищение, переходящее в экстаз. Почему? Да потому что Лев Давидович был самой яркой фигурой революции. Который что хотел, то и делал. Не останавливаясь ни перед чем. Напомню, что людям того времени были чужды либеральные принципы. Кровь так кровь. Делов-то. Но ведь так ведут себя и герои Гомера. Так вел себя Наполеон. Знакомством с личностью подобного размаха можно гордиться.
Вот как описывает первую встречу Есенина с «демоном революции» Мариенгоф:
«До начала беседы Есенин передал Троцкому только что вышедший номер нашего имажинистского журнала «Гостиница для путешествующих в прекрасном»…
