Возможности для передачи сведений такого рода кодом, учитывая, что информацию сообщают не только сами слова, но и их порядок, паузы между ними и интонация, — практически неограниченны. «Пришлось мне как-то видеть и другое представление, которое тоже выдавалось за «чтение мыслей», — делится своими впечатлениями Мессинг. — На этот раз женщина осталась на сцене, а мужчина спустился в зал. И зазвучал диалог:
— С кем рядом я стою?
— Военный. Полковник, награжден четырьмя орденами Красного Знамени.
— А теперь рядом с кем?
— Шахтер. С ним его очаровательная молодая жена.
— А теперь рядом с кем?
— Инженер, он одет в серый костюм. В руках у него вчерашняя газета.
— А теперь рядом с кем?
— Мальчик. Ученик седьмого класса. Он пришел прямо из школы со своим портфелем.
Диалог мужчины и женщины на этот раз таков, что исключает возможность передачи информации в вопросах. Но и это не телепатия. Это — чревовещание.
Женщина на сцене — ее лицо и губы были скрыты темной накидкой — не произнесла в течение всего сеанса ни одного звука. И вопросы задавал, и ответы давал разными голосами только мужчина. Он обладал тоже очень редкой способностью — говорить, не двигая губами, разными голосами, да и еще так, что почти невозможно определить, откуда исходит звук. Он и вел весь сеанс.
Я уже говорил ранее, что владею умением приводить себя в состояние каталепсии. Это древнее искусство, которым превосходно владеют индийские йоги. Каталепсия — состояние полной неподвижности с абсолютно застывшими членами и абсолютной одеревенелостью всех мышц. Когда я вхожу в состояние каталепсии, меня можно положить затылком на один стул, пятками на другой так, чтобы образовался своеобразный мост. На меня при этом может сесть весьма солидный человек. Мне не приподнять и на миллиметр над землей этого человека в обычном состоянии. А в состоянии каталепсии он может сидеть на мне столько, сколько ему вздумается. Я даже не почувствую тяжести его тела. Вообще, я в это время почти ничего не чувствую. Перестает прощупываться пульс, исчезает дыхание, почти неуловимо биение сердца…
Мессинг входил в это состояние самопроизвольно, правда, после длительной, в течение нескольких часов, самоподготовки. Она заключалась в собирании в единый комок всей его воли, видимо с помощью самогипноза. В последние годы жизни, во время «Психологических опытов», этого своего умения он не демонстрировал. Но когда жил в Польше, самопроизвольная каталепсия была, как говорили, почти обязательным номером выступлений, и ему не раз приходилось встречать подражателей, которые демонстрировали такое же умение с помощью чисто механических приспособлений.
Например, такое состояние демонстрировал на полузакрытом сеансе в Варшаве один доморощенный факир. Было все, как и при его выступлениях. Плечистый дяденька глубоко вздохнул, вытянул руки по швам и упал в кресло, вытянувшись как струна. Помощники взяли и положили его затылком и пятками на стулья. Уселся на него один из самых полных людей, присутствовавших в зале. Доктор, присутствовавший на сеансе, взял руку, висящую между стульями, и попытался прощупать пульс. Его не было. Полная иллюзия каталепсии! Но Мессинг-то видел, что это не так.
Тогда к «каталептику» подошел друг Мессин-га — его доктор, с которым он пришел на сеанс. Он пощупал пульс на обеих руках. Действительно, пульса не было. Затем он взял стетоскоп и послушал сердце. Это заняло две секунды. Он поднялся, сунул стетоскоп в карман и сказал:
— Сердце бьется отчетливо. Еще на сто лет хватит. Вставайте, чудотворец.
Веки «каталептика» дрогнули. Доктор дернул его за руку. И из подмышки в оттопырившийся мешком фрак выкатился стальной шар. Прижимая такие шары руками к телу, «каталептик» пережимал кровеносные сосуды, и пульс в кистях рук прослушивать было действительно невозможно. Кровь переставала поступать в руки. Конечно, ни о каком лежании в таком положении в течение нескольких суток и даже нескольких часов не могло быть и речи: в руках от застоя крови просто началась бы гангрена. После разоблачения «каталептик» снял с себя и продемонстрировал остальной свой довольно хитроумный механизм: систему металлических стержней и корсетов с замками, которые начинались за высоким воротником у затылка и кончались у пяток. Эти стержни и корсеты и выдерживали всю тяжесть его собственного тела и тела сидящего на нем человека.
«Вообще, надо сказать, — признается Вольф Григорьевич, — что в некоторых странах очень распространены так называемые оккультные науки. Я видел разрисованные пестрыми красками домики гадалок, магов, волшебников, хиромантов на Елисейских полях и Больших бульварах в Париже, на Унтер-ден-Линден в Берлине, встречал их в Лондоне, Стокгольме, в Буэнос-Айресе, в Токио. И ничего не изменял в сути дела национальный колорит, который накладывал свой отпечаток на внешнее оформление балаганов, на одежду предсказателей.
Помню хироманта Пифело, о котором я уже упоминал. За соответствующую плату он раздавал талисманы. У него были специальные талисманы «от пули и штыка в бою», «для нерожавших женщин», «для удачи в коммерции» и так далее. И непонятно одно, почему, таская в чемоданчике тысячи талисманов «для удачи в коммерции», Пифело сам не стал миллионером».
Психографолог Шиллер-Школьник брался предсказывать номера лотерейных билетов, на которые должны выпасть выигрыши в ближайшем розыгрыше. Когда Мессингу об этом рассказали, он задал только один вопрос: почему эти номера не купит сам графолог, хотя бы для того, чтобы иметь возможность бросить свою сомнительную и рискованную профессию. Ответа на такие вопросы обычно не было.
Существовали и таинственные общества метапсихиков — общества спиритов и мистиков. Это было в тридцатые годы, когда в Польше особенным интересом в определенных кругах пользовался спиритизм. Членами этого общества было множество «медиумов». Как известно, спиритизм — убежденность, что души умерших могут при известных условиях вступать в контакт с живущими на земле людьми. Главное условие этого контакта — присутствие медиума, посредника между двумя царствами. Обычно спириты этого общества собирались вместе с медиумом в одном помещении. Неверящие в эти опыты сюда не допускались, ибо скептик может якобы помешать сеансу, он испускает «отрицательные флюиды», мешающие душе умершего человека вступить в связь с живыми. Содержание эпизодов варьировалось в зависимости от того, какой медиум находился в помещении.
Были медиумы — специалисты по стуку, столовращению, игре на гитаре, писанию грифелем на доске, даже по материализации духов. В простейшем случае, когда присутствовал медиум-стукач, беседа с духом велась по алфавиту. Медиум впадал в транс, в состояние, подобное гипнотическому. Через некоторое время раздавался стук в стену: дух сообщал, что он явился. Ему вслух начинали задавать вопросы. И шла длинная серия стуков. Их считали. Каждая серия означала номер буквы в алфавите. Из букв составлялись слова.
