- Нет! - И Борщев упрямо тряхнул головой.
- Но что же это было? - спросил Бахметьев. Алексей Петрович пожал плечами:
- Не то лодка, не то просто плавающая мина, черт ее знает. Однако вы не расстраивайтесь. Вода теплая, а тут поблизости болтаются "Стерегущий" со "Страшным". . Достаньте, пожалуйста, мою трубку. Из правого кармана... Спасибо, она набита. Только дайте огня.
Он сидел на тумбе стомиллиметровой пушки, точно на кресле в кают-компании, и сосредоточенно раскуривал свою трубку. Его служба окончилась, и он мог позволить себе отдохнуть.
19
Очнулся Бахметьев в своей каюте, но почему-то накрытый чужим одеялом. Корабль трясло на большом ходу, и из кают-компании доносился смутный гул разговоров.
Но сразу снова увидел туман, волны со всех сторон, высоко поднявшуюся в воздух острую корму миноносца и черные головы на воде. Снова почувствовал, что задыхается, что ноги страшной тяжестью тянет вниз, что все тело немеет от холода. Рванулся, чуть не упал с койки и громко застонал.
В каюту вошел Андрюша Хельгесен. Почему Андрюша? Ведь он плавал на "Стерегущем"? Как он мог попасть на "Джигита"?
- Здорово, утопленник, - сказал Хельгесен, но Бахметьев снова потерял сознание.
Совершенно белый Гакенфельт стоял у поручней и улыбался. Он явно был доволен. Он был врагом.
Поясов хватило не на всех. Почему-то остальные нельзя было достать. А на Алексея Петровича пояс надеть никак не удавалось. Мешала его раненая рука.
У него, у Васьки Бахметьева, родился сын. Это было необычайно смешно. Это следовало с треском отпраздновать по прибытии в Гельсингфорс.
Но кругом была совершенно пустая вода, и он чувствовал, что тонет. А он хотел жить. Жить!
- Тихо! - говорил ему Андрюша Хельгесен и из фляжки лил ему в рот коньяк.
Снова плыла вода, тяжелая и холодная. Он уже не мог двигаться. Он цеплялся за решетчатый люк, и рядом с ним на волнах качалась голова минера Плетнева.
- Держитесь, господин Арсен Люпен, там кто-то идет! - И сквозь туман он видел смутный силуэт миноносца.
Окончательно он пришел в себя только ночью. Корабль определенно стоял на якоре, и было совсем тихо. Книжная полка висела ниже, чем ей следовало, и переборка была светло-розовая, а не белая.
Только тогда он понял, что лежит не в своей каюте, а в чужой, и вспомнил, как на руках его поднимали на борт "Стерегущего".
И еще вспомнил: без Плетнева он погиб бы. Плетнев поделился с ним своим решетчатым люком и все время его поддерживал. Где он был теперь?
20
Утром пили чай.
Кают-компания была в точности как на "Джигите", но, конечно, без билибинских рисунков.
Кстати: Нестерова не нашли. В последнюю минуту он спустился вниз за своей незаконченной картиной, и больше никто его не видел. Впрочем, наверное, он вышел наверх, потому что картину его из воды подняли.
"Стерегущий" слышал взрыв. Он находился почти рядом, но пока разыскал место гибели "Джигита", блуждал в тумане больше получаса.
Алексея Петровича спасли. Он плавал привязанный к четырем веслам, а теперь лежал в командирской каюте, и было неизвестно, выживет он или нет. Он потерял слишком много крови.
Из всей команды в восемьдесят шесть человек подняли пятьдесят семь, из них восемь раненых, и это было большой удачей. Но все же погибло двадцать девять. Из-за чего? Кому это было нужно?
Аренский спасся. Он не мог тонуть без шику, а потому срочно переоделся в новый костюм, но, к сожалению, в старой тужурке забыл бумажник со всеми своими деньгами.
Степа Овцын погиб в самом начале. Его на мостике убило взрывом. Бедный Степа, ему всегда не везло.
Зато Гакенфельт сидел за столом веселый и снова самоуверенный. Обрадованный последними новостями из Питера, где беспорядки были подавлены и большевиков уже начали преследовать. Откровенно смакующий гибель Борщева, Лопатина и еще кое-кого из его врагов.
- Зря, конечно, вытащили этого вашего приятеля Плетнева, однако в Гельсингфорсе я с ним разделаюсь. Будьте уверены.
Над морем постепенно прорастали два узких шпиля церкви святого Иоганна.
- Она называется "пара пива", - объяснил Бахметьеву командир "Стерегущего" старший лейтенант Шенк.- Через час будем дома.
- По-видимому, причиной гибели "Джигита" была подводная лодка. "Страшный" и "Донской казак" видели ее поблизости, открыли по ней огонь и заставили погрузиться. Не та ли, с которой встретился и "Джигит" в прошлый раз?
Но теперь это было неинтересно. На горизонте медленно поднимался из воды Гельсингфорс, а в Гельсингфорсе его ждала Надя и, главное, сын. Совершенно непонятное и самое замечательное происшествие в его жизни.
Теперь, наверное, дадут отпуск по крайней мере на месяц и можно будет с Надей отдохнуть. Как она обрадуется, эта девочка! Впрочем, не девочка, а самая настоящая мать семейства. Просто умора!
Бахметьев вдруг совершенно ясно увидел перед собой ее улыбающееся лицо и почувствовал, что больше стоять на мостике не может. Спустился вниз в каюту друга и приятеля Андрюши Хельгесена, бросился на койку, спрятал лицо в подушку и внезапно провалился в черную пустоту.
Он был очень измучен всем, что произошло за последние дни, а потому проснулся не скоро.
Потирая руки, у его койки стоял Гакенфельт,
- Будьте любезны встать!
- Есть! - И Бахметьев вскочил.
- К вашему сведению: Алексея Петровича свезли в Морской госпиталь и я вступил в командование над оставшейся командой "Джигита".
- Есть! - повторил Бахметьев. Почему-то ему стало холодно, - так холодно, что он весь сжался.
- Я уже был в штабе и все согласовал. Потрудитесь взять двух человек из нашей команды, арестовать старшину-минера Плетнева и отвести его в штаб командующего флотом. Оружие получите у артиллериста "Стерегущего".
Бахметьев не ответил. Это было невероятно, и даже больше того - просто невозможно.
- Вы слышали?
- Я не могу, - хриплым голосом сказал Бахметьев.
- Отказываетесь выполнить приказание?
Все воспитание Морского корпуса, весь многовековой уклад офицерской среды, вся страшная сила воинской дисциплины были на стороне Гакенфельта, но все-таки Бахметьев отказался:
- Я... у меня нет сил. Я совсем болен... И потом, он же меня спас...
Гакенфельт поднял брови.
- Исполнить и по исполнении доложить. - И, высоко подняв голову, вышел из каюты.
21
Плетнев к своему аресту отнесся вполне спокойно. Даже добродушно. Усмехнулся, когда увидел, что Бахметьев не смеет смотреть ему в глаза, и сказал:
- Ладно, пойдем. - А потом в виде утешения добавил: - Вы не бойтесь. Это пустяки.
По сходне вышли на стенку и вдоль стенки шли молча. Заговорить было невозможно, а так нужно было объясниться.
