В этом была вся соль: по отношению к человеку русской народности, незнатного происхождения, хотя бы он и состоял на службе у польского правительства, польское правосудие не знало справедливости.
Случай помог Богдану. Чигиринский староста Станислав Конецпольский умер, и его место заступил сын его, Александр Конецпольский. Уже предрешенный вопрос об отобрании Субботова затянулся. Воспользовавшись неожиданной отсрочкой, Хмельницкий съездил в Варшаву и добился у короля законного документа на владение хутором. В июле 1646 года ему был выдан королевский «привилий».
У короля были свои соображения, когда он выдавал этот «привилий». Его отношения с магнатами и шляхтой крайне обострились, и он хотел обеспечить себе в возможной борьбе содействие козаков. В том же 1646 году он выдал козацкой старшúне тайно от панов грамоту, в которой декларировалось восстановление всех козацких вольностей. Однако старшúны Ильяш и Барабаш, дорожившие добрыми отношениями с польской администрацией, сочли ненужным оглашать эту грамоту, которая легко могла поссорить их с панами и развязать новую войну. Они попросту спрятали королевский документ, ничего не сообщив о нем широким козацким массам.
Выдавая грамоту Хмельницкому, король рассчитывал заручиться его поддержкой. Богдан, со своей стороны, полагал, что сумел отвести от себя удар. Но оказалось иначе — Чигиринские власти еще больше обозлились на строптивого козака и порешили во что бы то ни стало настоять на своем; королевскому же «привилию» они особой цены не придавали, тем более, что он был дан человеку русской народности, а когда дело касалось русских, польский закон отличался необыкновенной эластичностью. Была сделана даже попытка убить Богдана. Во время очередной битвы с татарами приятель Чаплинского, Дачевский, подобрался к Богдану сзади и ударил его мечом по голове. По счастливой случайности Хмельницкий остался жив, отделавшись незначительными ранениями. В объяснение Дачевский смущенно пролепетал, что принял-де Богдана за татарина.
Эпизод с Дачевским ясно доказывал, что хотя Хмельницкий, раздобыв себе королевский «привилий». вышел на первый раз победителем, но отношение к нему окружающей шляхты осталось таким же враждебным. Особенно ненавидел его попрежнему Чаплинский, сохранивший при Александре Конецпольском свою должность подстаросты.
Трудно установить в точности, в чем лежала причина непримиримой вражды Чаплинского к Богдану. В некоторых сочинениях встречается романтическая и путаная версия, будто дочь Чаплинского вышла замуж против воли отца за Богдана и будто король однажды, по жалобе Хмельницкого, велел обрезать у Чаплинского один ус. Все это не вяжется с фактами и малоправдоподобно. Хмельницкий был женат на сестре переяславского козака (впоследствии наказного гетмана) Иоакима Сомко. От этой жены. которую звали Анной, он имел трех сыновей и двух дочерей. Когда Анна умерла, Богдан взял в дом другую женщину. Очевидно, здесь действительно существовало соперничество с Чаплинским, потому что впоследствии поляк увез к себе эту женщину. Во всяком случае, вражда между Хмельницким и Чаплинским увеличивалась с каждым годом, и уже спустя много лет, когда Богдан стал могущественным гетманом, он при обсуждении мирного договора с Польшей требовал выдачи ему Чаплинского.
Как бы там ни было, заручившись поддержкой своего начальника и других влиятельных шляхтичей, Чаплинский решил действовать напролом. Взяв с собой несколько десятков жолнеров, он отправился в Субботов.
Хмельницкий в тот момент отсутствовал — либо случайно, либо, проведав о готовящемся налете, ускакал в Чигирин просить защиты. Чаплинский ворвался в хутор, сжег мельницу и объявил, что Богдан не может считаться законным владельцем, а отныне полновластным хозяином здесь является он, Чаплинский. Дворня угрюмо слушала, поглядывая на вооруженных солдат. Только один человек решился открыто протестовать: то был десятилетний сын Богдана, Остап. С непосредственностью, присущей его возрасту, он осыпал незваного гостя градом обидных детских слов. Надменный поляк приказал немедленно выпороть ребенка; жолнеры тотчас принялись за дело. Экзекуция была настолько свирепой, что мальчик вскоре скончался.
Чаплинский между тем вывел из дома жену Богдана и вместе с ней уехал, оставив на хуторе своих управителей.
Итак, удар был нанесен, и даже более жестокий, чем Хмельницкий мог предполагать: родовой хутор отнят, любимая женщина уведена, сын засечен насмерть. В один день Богдан сделался нищим, обесчещенным человеком.
Все же у него хватило выдержки, чтобы вновь обратиться к властям. Он явился к Конецпольскому с жалобой на действия его подчиненного. Но это значило жаловаться волку на волчонка — налет Чаплинского, несомненно, был заранее санкционирован Чигиринским старостой и, скорее всего, не бескорыстно.
В записках одного современника[57] говорится, что когда Конецпольский женился на панне Замойской и поиздержался на свадьбу, он велел разузнать, какие в его владениях существуют богатые жители. В числе некоторых других был назван Хмельницкий; тогда пан решил отнять у него поместье.
Рассказ этот очень походит на правду. Вероятно, Чаплинский обязался поделиться со своим патроном. Во всяком случае, Чигиринский староста очень холодно отнесся к пламенной жалобе Богдана и посоветовал ему обратиться насчет хутора в суд.
— А что касается женщины, — издевательски добавил ом, — то она уже повенчана с Чааплинским по римско-католическому обряду. Да мало ли красавиц в Речи Посполитой! Поищи себе другую.
Хмельницкий, стиснув зубы, отправился в суд. Претензию его рассмотрели и, руководствуясь казуистическими статьями об оформлении землевладения, вынесли решение в пользу Чаплинского.
С редким хладнокровием и настойчивостью Богдан продолжал действовать легальными способами. В мае 1647 года он прибыл в Варшаву и передал дело в сенат. Следом за ним приехал и Чаплинский. Сенат, рассудив тяжбу, не принял никакого определенного решения, а вместо этого рекомендовал Хмельницкому выхлопотать у Конецпольского формальные документы на владение Субботовым.
Круг замкнулся.
Хватаясь за последнюю соломинку, Хмельницкий вновь обратился к королю. Но что мог сделать король? Выдать второй, столь же бесполезный «привилий»?
Впоследствии, в 1650 году, Хмельницкий сказал московскому послу Унковскому: «От прежних королей и от нынешнего короля обид не бывало, война у нас стала от панства, что паны всякими обидами и насильем и всякою неправдою напали, изобижали, земли отнимали и королевское денежное жалованье у нас отняли, и нам от великих панов всякие обиды стало не в мочь терпеть»[58].
