После занятий, когда все вышли на улицу, ученый развеселился:
— Вы на меня, молодежь, не обижайтесь. Люблю порядок на занятиях. А так и сам не против веселья. Люблю шутку, люблю песни…
— А вы приходите к нам на вечер, — подхватил, не дослушав Главного, парторг космонавт Павел Романович — большой любитель песен. — В клубе в субботу будет вечер. Вот и споем.
— Приду, если только ничто не помешает, — пообещал ученый, — но я не петь, а слушать песни люблю. — И, пожав всем руки, распрощался.
Хотя Главный конструктор к нам и не приехал тогда, но песни в тот вечер долго звучали в уютном клубе. Космонавты пели любимые вещи: «Подмосковные вечера», «Я люблю тебя, жизнь», «Соловьи», «Родина слышит…», «Прощайте, скалистые горы», «Тишину», ну и, конечно же, старинные, русские, те, что певали отцы и деды: о Ермаке и беглеце с Сахалина, «Варяге» и ямщике, о привольном русском раздолье и широкой русской душе.
Потом я играл на рояле. Меня сменил кто-то из летчиков. Читали стихи. Танцевали. Беседовали. Опять пели.
Вспомнили, как самодеятельно выступил однажды Юрий. Было это в командировке. В комнате, где стоял магнитофон, проигрывали новые записи. Уединившись., Гагарин прослушивал полюбившиеся ему мелодии. Вдруг все услыхали приятное пение самого Юрия. Мы приоткрыли дверь. Гагарин стоял молча у магнитофона, а голос его звучал. Мы не сразу поняли, что Юрий прослушивает собственное пение, записанное им накануне. Кто-то бросил комплимент:
— Здорово получается!
— Может, и не очень здорово, но от души, — сказал Гагарин и предложил товарищам записать и свои голоса. Те охотно согласились.
Когда расходились с вечера, Космонавт Три заметил:
— Рота начинается с песни.
Его поправили:
— Не рота, а группа космонавтов.
Метко сказано! Строй, марш, всякое доброе дело действительно начинается с песни. Она и у нас поступила на вооружение. Ее полюбили и летчики, и их семьи.
Как-то наши жены приготовили замечательный самодеятельный концерт. Пел хор, пели солистки, исполнялись на рояле Чайковский, Шопен, Лист. Мы были приятно удивлены таким сюрпризом.
Надо сказать, что музыка вообще твердо вошла в жизнь космонавтов. В командировку, например, непременно брался с собой магнитофон. Перед поездкой Николай Федорович предлагал каждому записать любимые мелодии, а в дороге и на месте устраивались настоящие концерты. Круг музыкальных запросов космонавтов расширялся. Юрий обожает лирику. Герман — поклонник Чайковского и Глинки. Парторг Павел Романович большой любитель и популяризатор украинских песен. Космонавту Три по душе волжские напевы. Все любят русские народные песни.
Читатель может спросить: не слишком ли много уделяю внимания песне? Думается, нет. Песня, действительно, стала нашей непременной спутницей. Добрая песня — доброе настроение человека. А без хорошего настроя души во всяком деле трудно, тем более в далеком пути. Далеким, или лучше сказать нелегким, путем представляется нам вся подготовка космонавтов.
Да, каждому из них предстоял большой и трудный путь.
Приступили к напряженной работе. Крепко уставали. Возвращались домой, как правило, поздно. На утро снова занятия, тренировки. Дело, которому себя посвятили эти люди, требовало абсолютной отдачи энергии, быстрого накопления знаний, приобретения надежных специальных навыков. И все они делали с хорошим настроением, с горячей верой в достижение цели. Очень помогала этому песня.
И еще одна причина побудила меня столь длительно задержаться не на космических, а именно на земных, житейских делах. На Западе буржуазные литераторы рисуют людей, посвятивших себя освоению молодой профессии космонавта, некими фанатиками, отшельниками, существами, лишенными больших человеческих чувств. На пресс-конференции в Лондоне майор Гагарин дал отпор писателям-фантастам, которые изображают будущих космонавтов этакими «суперменами», потерявшими связь с землей и всем земным.
Нет, советские космонавты не такие. Прежде всего они простые люди, страстно любящие свою страну и жизнь. Они идут на штурм Вселенной не со слепым фанатизмом, а с великими, благородными идеалами. Они живут большой духовной жизнью. Это делает их сильными, готовыми на самый высокий подвиг.
Спокойно отдохнуть, «отключиться» от утомительного шума, дать успокоиться нервам… Для этого необходима тишина. Но есть тишина, которая гнетет. В земных условиях с такой тишиной, когда слух не тревожит ни малейший звук, когда человек оказывается изолированным от всего того, что постоянно окружало и касалось его, мы почти не встречаемся. Лишь в специально созданных камерах — «башнях тишины» может быть имитирована такая абсолютная тишина, С настоящим безмолвием можно встретиться лишь в космическом пространстве.
Космическая тишина вовсе не похожа на ту земную, которая обычно успокаивает нас. От космического безмолвия у человека не спадает, а нарастает нервное напряжение. Нужны выносливые люди, способные переносить продолжительное пребывание в «онемевшем» мире. И требуются специальные меры, чтобы оградить этих людей от такой тишины.
В сурдокамерах (в башнях тишины) создается возможность произвести проверку индивидуальной переносимости человеком того, как отражается на нем отключение привычных ему так называемых внешних раздражителей.
Каким же в этих условиях окажется его самочувствие?
Передо Мной статья из журнала «Флаинг ревью» за август минувшего года: «Будет ли одиночество служить препятствием при выполнении космических полетов». В ней говорится:
«Два года назад американский летчик первого класса Дональд Д. Ферель „совершил полет на Луну“. Он провел семь дней в герметической кабине. Когда он вышел из кабины, у него был вид усталого, враждебно настроенного к окружающим человека. Трудно представить, что пришлось перенести Ферелю за время его одиночного пребывания в камере.
Испытания, недавно проведенные в лаборатории ВВС США по космическим полетам, дают возможность судить о страданиях, перенесенных Дональдом Ферелем. Несколько человек совершили „космический полет“ продолжительностью 36 часов.
Они были помещены каждый отдельно в „космические камеры“, герметически закрывающиеся. Человек находится в полном одиночестве, не имея никакого контакта с внешней, окружающей его средой. Камера находилась в состоянии покоя, и в нее не проникали никакие посторонние звуки.
Находившиеся в камере люди могли слышать музыку, читать. Однако лишь некоторые из них проявили интерес к чтению.
Через каждые девять минут человек, совершающий „космический полет“, передавал по радио показания температуры тела, воздуха в камере, влажности и давления воздуха. После передачи все оставшееся время он следил за экраном телевизора, на котором появлялись схематичные изображения, подобные тональным сигналам (черно-белое изображение), как на обычном телевизоре. Время от времени техник, наблюдавший за испытанием, нарушал изображение на экране со внешнего пульта управления. Человек в камере должен был исправить изображение, пользуясь своим пультом управления.
