Несмотря на обстрел противника, Черчилль и еще несколько добровольцев примутся очищать пути от завала. Безрассудство, с которым Уинстон лез под пули, веря в свою неуязвимость, произведет сильное впечатление на его сослуживцев. Во время беседы с фельдмаршалом Волсли капитан Энтони Уэлдон скажет:
— Я беседовал с водителем поезда и путевым рабочим, они сходятся во мнении, что никто не вел себя отважнее и хладнокровнее, чем мистер Черчилль.
А капитан Джеймс Вили, принимавший участие в расчистке путей, добавит:
— Уинстон очень храбрый малый, правда и без царя в голове. [157]
Когда дорога была свободна, англичане с ужасом обнаружили, что на ходу остался только один паровоз, который был не в состоянии вместить всех желающих. Командир поезда капитан Халдейн решил, что в принципе они смогут управиться и с одним вагоном. Он приказал машинисту трогаться, но так, чтобы пехота смогла спрятаться за металлическим корпусом локомотива. Поезд медленно двинулся вперед. Выехав на склон холма, он, быстро набирая скорость, покатился вниз. Большинство солдат, не успевавшие за составом, оказались беззащитными перед вражескими орудиями. Увидев, что противник открыт, буры усилили огонь. В ходе данной перестрелки пострадало около четверти всего экипажа.
Когда паровоз оторвался от неприятеля, Черчилль решил спрыгнуть и подождать отстающих. Увидев удивленное лицо Вагнера, он произнес:
— Я не могу оставить наших солдат на произвол судьбы. Встретимся в Эсткорте. [158]
Поезд двигался дальше и вскоре совсем скрылся из виду.
Пока Черчилль продолжал играть героическую роль, перед ним появились двое буров. Правая рука Уинстона потянулась к пистолету, но вместо спасительного оружия наткнулась лишь на пустую кобуру. Десятизарядный маузер мирно лежал в кабине машиниста, где его Черчилль и оставил, когда помогал раненым забираться в поезд. Оставалось только одно — спасаться бегством. Один за другим вслед ему раздалось шесть оружейных выстрелов. Пять пуль пролетели мимо, шестая задела Уинстону руку. Понимая, что дальше так бежать небезопасно, он метнулся в сторону одного из холмов, надеясь найти там укрытие. Взобравшись по гребню, Черчилль выбежал как раз на неприятельского всадника. Позже он вспоминал: «Передо мной стояла Смерть, беспощадная угрюмая Смерть, со своим легкомысленным спутником — Случаем». Уинстон поднял руки вверх и решительным голосом закричал:
— Сдаюсь! [159]
Спустя три года после означенных событий Лондон посетит делегация бурских генералов. Черчилль, тогда уже член парламента от консервативной партии, будет представлен главе делегации, генералу Луису Боте. После официальной части Уинстон познакомит собравшихся со своими приключениями в Южной Африке. Когда он дойдет до кульминационного момента пленения, Бота неожиданно воскликнет:
— Разве ты меня не узнаешь? Ведь это же я брал тебя в плен!
Всегда склонный к излишней драматизации, Уинстон с радостью признает в Луисе того всадника. [160]
Впоследствии Бота и Черчилль станут близкими друзьями, но если их дружба и не вызывает никаких сомнений, то сказать то же про совместное участие в пленении не представляется возможным. По всей видимости, Луис Бота, не владевший в совершенстве английским, был просто неправильно понят своим другом. Генерал хотел сказать, что это он командовал тем округом, где произошел данный инцидент. Уинстон же превратил свое пленение в легенду, в которую поверил, и до конца жизни будет пытаться убедить в этом других.
Попав в плен, Уинстон оказался в очень щекотливом и, по правде говоря, опасном положении. По законам военного времени всякое гражданское лицо, принимающее активное участие во время сражения, приговаривалось к расстрелу. Если бы это было во времена Первой или Второй мировых войн, не прошло бы и десяти минут, как под грохот барабанов приказ был бы приведен в исполнение. Но один из буров ответит ему:
— Мы не каждый день ловим детей лордов. [161]
18 ноября 1899 года кортеж с военнопленными достиг Претории, где их разместили в Государственной образцовой школе, временно преобразованной в тюрьму. Пленение станет мучительным испытанием для нашего главного героя. Позже он будет вспоминать: «Это были одни из самых монотонных и несчастных дней в моей жизни. Я был не в состоянии ничего писать или читать. Меня ничто не забавляло. Вся жизнь превратилась в бесконечную скуку. Когда солнце садилось и сумерки отмечали конец очередного злополучного дня, я, обычно прогуливаясь во дворе, только и думал, какой бы найти выход, чтобы силой или хитростью, сталью или золотом, вернуть себе свободу». [162]
Вместе с командиром бронепоезда капитаном Халдейном и сержантом Бруки Черчилль принялся разрабатывать план побега. В ходе длительного наблюдения было замечено, что во время обхода в определенные моменты часовые не могут видеть верхний край стены. Игра света и тени мешала постовым различать восточную сторону стены, превращавшуюся в результате светового контраста в сплошную темную полосу. Этим и решат воспользоваться беглецы.
Когда уже все детали будут обговорены, Черчилль сядет за письменный стол, положит перед собой листок бумаги и мелким, но разборчивым почерком примется писать прощальное письмо директору Государственной образцовой школы Луису де Сузе:
…
«Сэр, имею честь вам сообщить, что, поскольку я не признаю за вашим правительством какого-либо права удерживать меня как военнопленного, мне ничего не остается, как совершить побег. В связи с тем, что я твердо уверен в договоренностях, которые мне удалось достичь с моими друзьями на воле, искренне надеюсь, что покидаю это здание навсегда. Пользуясь случаем, также хочу отметить, что нахожу ваше обращение с пленными корректным и гуманным. Поэтому, как только я вернусь в расположение британских войск, тут же постараюсь сделать об этом заявление. Кроме того, мне хочется Вас лично поблагодарить за доброе отношение, проявленное к моей персоне. Надеюсь, что через некоторое время мы сможем встретиться вновь, только уже при совсем иных обстоятельствах. Сожалею, что не могу попрощаться с вами лично с соблюдением всех формальностей». [163]
Галантные манеры уходящего века. Англо-бурская война станет последней джентльменской военной кампанией, когда отправлявшимся на фронт офицерам разрешалось брать с собой любимую еду, напитки, оружие и лошадей. Чтобы еще более скрасить пребывание благородных мужей на фронте, известный торговый дом «Фортнум и Мейсон», специализирующийся на изысканных продуктах питания и напитках, организует даже «Южноафриканскую военную службу» для снабжения фронта деликатесами. Как упоминается в одной из биографий, посвященных тому периоду, «…офицеры везли с собой наборы туалетных принадлежностей, отделанные серебром и золотом, антикварные ружья работы Перди или Уэстли-Ричардса, лучших гунтеров и седла, изготовленные такими мастерами, как Гордон с Керзон-стрит. Они брали с собой камердинеров, кучеров, грумов и егерей…». [164]
