Город остался без воды, света, топлива. Бездействовал городской транспорт.
17 января 1942 г. Государственный Комитет Обороны, рассмотрев ситуацию, сложившуюся в Ленинграде, признал необходимым энергичнее наращивать темпы эвакуации жителей. Для этого было решено направить в осажденный город уполномоченного ГКО А.Н. Косыгина.
До отъезда оставались лишь сутки, но Алексей Николаевич успел договориться с председателем исполкома Моссовета В. П. Прониным о подготовке для Ленинграда колонны из 40 автобусов и 200 грузовых машин с водителями и ремонтниками и загрузке их продовольствием и запчастями. Он условился с Ярославским и Горьковским обкомами партии, что они тоже отправят в Ленинград 260 грузовиков. Нарком путей сообщения обещал срочно доставить к линии фронта людей и машины.
18 января Алексей Николаевич пригласил к себе помощников – А.К. Горчакова, А.Г. Карпова, Г.А. Малявина и меня. Он распорядился, чтобы мы получили продукты, теплую одежду и были готовы к поездке в Ленинград.
На следующий день мы вылетели. Летчик «Дугласа», с тоской посмотрев на пятерку истребителей, выстроившихся на летном поле, сказал:
– Товарищ Косыгин, «хвост»-то нам зачем? Только шуму наделают, а так мы тихонечко долетели бы, трасса знакомая.
Алексей Николаевич улыбнулся, молча пожал плечами и поднялся по трапу.
Километров за двести до Ленинграда летчик, к своему удовольствию, обнаружил, что ястребки потеряли «Дуглас». В город мы прилетели в сумерки.
Через час Косыгин приехал в Смольный. Его встретили руководители города и командование фронта – А.А. Жданов, А.А. Кузнецов, П.С. Попков, П.Г. Лазутин, М.С. Хозин. Кузнецов рассказал Алексею Николаевичу о положении в городе с подвозом продовольствия, топлива, вооружения, боеприпасов, о нормах выдачи продуктов, о страшном голоде, ежедневных артобстрелах и бомбардировках.
На следующий день Горчаков и Малявин побывали на оборонных предприятиях, а я и Карпов отправились на Финляндский вокзал, чтобы уточнить возможности организации массовой перевозки людей до Ладожского озера.
В тот же день Алексей Николаевич, Попков и я побывали на Кировском заводе, заводе «Электросила», посетили ряд районов, особенно пострадавших от налетов фашистской авиации и артобстрелов. На одной из улиц мы увидели, как двое парнишек везли на санках третьего, намереваясь его хоронить. Когда они подошли поближе, Алексей Николаевич заметил, что у мальчика, лежащего на санках, дрогнуло веко. Он взял ребенка на руки, тот стал приходить в себя, очевидно, после глубокого голодного обморока. Алексей Николаевич распорядился, чтобы мальчика отогрели, покормили, а затем эвакуировали из Ленинграда.
Вечером Косыгин выслушал наши доклады. Положение оказалось более тяжелым, чем мы ожидали. Автомобильный транспорт не был подготовлен к массовой эвакуации людей. В еще худшем положении была железная дорога: не хватало паровозов, топлива, воды. Многие машинисты, ремонтники, путейцы просто не могли работать из-за сильного истощения.
Горчаков и Малявин, побывавшие на заводах, рассказали, что на многих из них есть немало оборудования, приборов, цветных металлов, крайне необходимых для тыловых предприятий, работавших на нужды фронта. Алексей Николаевич распорядился подготовить списки всего подлежащего вывозу из осажденного города без ущерба для его обороны.
21 января на заседании военного совета были рассмотрены предложения по массовой эвакуации. Затем Косыгин позвонил Сталину, доложил ему об обстановке в городе и намеченных мерах. 22 января Государственный Комитет Обороны распорядился об эвакуации из Ленинграда 0,5 миллиона человек.
Ледовая дорога – «Дорога жизни» – через Ладожское озеро стала единственным путем, по которому можно было эвакуировать ленинградцев, доставлять в осажденный город продовольствие, оружие, боеприпасы, горючее, вывозить демонтированное промышленное оборудование и материалы. Организовать движение по этой дороге стоило огромных усилий множества людей.
* * *
В конце января 1942 г. особенно тяжелое положение сложилось с топливом. 25 января ГЭС Ленинграда не получили мазут и на 36 часов пришлось отключить главную водопроводную станцию. Разумеется, все водопроводные магистрали были заморожены. Почти на двое суток остановились хлебозаводы. В этой ситуации перевозкам горючего, как и продовольствия, уделялось особое внимание.
…Посмотрите на карту Карельского перешейка – в сторону Ладоги, от Ленинграда на восток идет пригородная Ириновская железнодорожная ветка. Здесь на станции Борисова Грива, километрах в тринадцати от озера и решено было организовать один из основных пунктов эвакуации ленинградцев по «Дороге жизни». Сюда стянули все имеющиеся в городе автобусы.
Состояние Ириновской железнодорожной ветки, на ремонте которой были заняты сотни людей, внушало опасения. Тем не менее с 22 января движение поездов до Борисовой Гривы постепенно наладилось. В феврале каждые сутки из Ленинграда отходило по два, а в марте – по пять-шесть составов. Большую помощь в перевозках оказали командированные в Ленинград по просьбе Алексея Николаевича паровозные бригады, рабочие других железнодорожных профессий.
Неотложной задачей, связанной с эвакуацией населения, улучшением снабжения осажденного города, стало строительство вдоль восточного берега Ладоги, уже за блокадным кольцом, в прифронтовой полосе железнодорожной ветки от станции Войбокало до поселка Кабона. Немцы жестоко бомбили эту стройку, однако 20 февраля движение на участке Войбокало – Кабона все-таки открыли.
Зима 1941/42 г. была необычайно суровой. Морозы достигали 35 градусов, дули пронизывающие северные ветры. В январе – феврале от голода и холода умерло почти 200 тысяч человек.
Алексей Николаевич Косыгин каждые два-три дня наведывался на станцию Борисова Грива, объезжал по кольцевым маршрутам все пункты приема и отправки людей, грузов, пункты ремонта автотехники и защиты «Дороги жизни» от авиации противника. Бывал он и на эвакопункте станции Жихарево, за блокадным кольцом, уже на восточном берегу Ладоги. Как-то он остался ночевать в Жихареве. Поздно вечером мы собрались спать. Небольшого роста Карпов улегся на короткую кровать, Алексей Николаевич – на обычную. Пока он раздевался, я вышел в коридорчик и вернулся с двумя полушубками, которые начал раскладывать на полу. Алексей Николаевич, приподнявшись, некоторое время смотрел на мои приготовления, а затем тоном, не терпящим возражения, сказал:
– Вы что это надумали? На полу дует, кровать у меня широкая – марш ко мне.
Я начал было отговариваться, но он решительно подвинулся к стене, положил рядом со своей подушкой вторую, и я бочком примостился рядом.
