Теперь она каждый день не только думала о Володе, но и о том, что он делает, как он отдыхает, и в каждые свободные дни собиралась вновь поехать к нему на свидание.
«Володя, добрый день! — она писала ему в открытке. — Сегодня у тебя день отдыха, как ты проведёшь, будешь скучать? Но ничего, может недолго уже ждать. Не унывай, а в терпении жди. К двенадцатому я думаю быть у тебя. Больше обращайся к Тому, от Которого зависит всё. Твоя Паша».
«Желаю, чтобы все люди были, как и я»
1 Кор. 7:7
Наступила зима. Морозный сибирский воздух затруднял даже дыхание. Володя не унывал. Он работал в тепле, всем был обеспечен. 3доровье было крепкое. Паша аккуратно писала ему и часто приезжая, радовала его не только словами, но и всем своим существом. Однажды, придя с работы, он только что лег на койку отдыхать, как дневальный позвал его.
— Володя, там пришел этап и говорят какой-то знакомый вас вызывает.
— Кто же это, — подумал Володя. — Верно опять всё братья идут в узы.
Он торопливо оделся и направился к карантинному бараку. Огромный барак с многоэтажными нарами был переполнен. Сизый табачный дым, подобно туману, наполнял воздух. Среди многих сотен людей трудно было найти знакомого. Всматриваясь в лица, он искал.
— Володя, окликнул его чей-то, как будто знакомый голос. Перед ним стоял изнеможенный худой юноша. Его лицо было бледное, белое, как недавно выбеленная стена. Большие чёрные глаза с любовью смотрели на него.
— Володя! — ещё раз повторил юноша.
— Лев! — воскликнул Володя и бросился ему на шею. — Так вот и ты теперь узник!
— Да, удостоился!
— Да, мы слышали, что ты взят, и тебя возили в Канск, потом, кажется, ты был в Красноярске.
— Да, — сказал Лев, — а теперь осуждён, еду из Иркутска.
— Эх, взял бы я тебя к себе. У нас ведь сейчас так хорошо, чисто в общежитии. Напоил бы чаем, да только вас, карантинных, не пускают к нам.
— Да не нужно ничего, — сказал Лев, — давай лучше побеседуем. Ведь я больше года уж не видел братьев, нет ли у тебя Книги? Я так соскучился по Ней! Тут у одного немца брата была на немецком языке. Так я открыл, хотел читать, но забыл немецкий и ничего не прочёл.
— Есть, есть. Я завтра непременно приду и принесу тебе, и ты почитаешь.
— Хотя здесь шумно, но ничего, сидя на нарах, давай помолимся Господу, что ещё встретились на земле. В горячей молитве узники обратились к Тому, Кто был их Отец, для Которого не существовали ни проволочные заграждения, ни каменные стены, ни замки, ни решётки. Очи Которого обозревали всю землю, чтобы поддерживать тех, чьё сердце вполне предано Ему.
— Ну, как твоё здоровье? — участливо спросил Володя Льва.
— Плохо, совсем плохо стало. Но не унываю. В Иркутске хотели меня совсем активировать по сердцу и малокровию, но я упросил врачей не делать этого, а направить в лагеря. Я хочу работать, а не сидеть попусту в тюрьме. А, может быть, скоро придётся умереть, я полностью пожертвовал собой и не жалею. Когда был момент, я совсем прощался с жизнью, я хоть не певец, а запел: «На небе мой Отцовский дом Иду домой к Иисусу», — улыбаясь рассказывал он.
— Ну а как ты? Как тебя Господь благословляет? — спросил он Володю.
— О, дивно! — воскликнул Володя. Глаза его засверкали. — Мне много-много надо рассказать тебе. Чудно Господь ведёт Своими путями.
— Расскажи, расскажи поскорее, Володя, — сказал, оживляясь Лев, — я ведь так долго был в одиночестве!
— Так вот. Ты знаешь Пашу? Она известна у нас по Сибири. Это чудесная девушка христианка.
— Знаю, — сказал Лев, и глаза его засветились радостью. — Когда я был в Тальцах, посещал братьев узников, она была там. Я около суток был с нею. Действительно, настоящая христианка, — звезда нашего времени!
— Так вот я имел и имею с ней тесную переписку. Она была у меня на свидании.
— Как это замечательно! — воскликнул Лев, — ты счастливец! Действительно, скольким узникам она оказывает любовь и заботу. По Некрасову: Где горе слышится, Где трудно дышится, Она первая там. Отказавшись от всего личного, она всё отдаёт ближним.
— Так вот, Лев, представь, — продолжал Володя, — мы не видясь никогда, полюбили друг друга.
— Как полюбили? — спросил Лев. — То есть, как все мы любим друг друга?
— Нет, это больше !
— Как это больше? Нет ничего больше Божьей любви!
— Да вот так, мы обменялись фотографиями, она приезжала ко мне на свидание и теперь мы жених и невеста, и скоро, надеюсь, будем муж и жена.
Как громом поражённый, низко опустив голову, сидел на нарах Лев и ничего не говорил. В его жизни, которая шла среди мрака, яркими Звёздами горели лучшие христиане. Среди них Звездой первой величины была Паша. И вот, словно чёрные тучи закрыли всё. «Значит, все ищут своего, — думал он. — Никто не хочет жертвовать собой до конца!» Было страшно тяжело, что тот человек, которого он считал одним из лучших в наши дни, Володя, также ищет своего.
Володя ничего не замечал, он вытащил из кармана записную книжку и начал читать стихотворения, посвящённые Паше.
— Вот послушай, — говорил он, — эта любовь вдохнула в меня дар поэта, — и он декламировал:
Я весь твой всей моей любовью,
Я весь твой всей моей душой,
Я весь твой моей пылкою кровью,
Моим незримым сердцем я твой.
Я весь твой и моими очами,
Тебе ласки мои отдаю,
Я весь твой и моими словами,
Я ласкаю тебя и люблю.
Я весь твой моим тёплым приветом,
Я весь твой всей моей добротой,
Я весь твой, чтобы всяким наветом
Быть любимым тобою одной.
Я весь твой моим каждым вниманьем,
Мои чувства тебе отдаю,
Я весь твой моим редким молчаньем,
Чтоб ты знала обиду мою.
Я весь твой, чем могу и чем смею,
И за жизнь свою жизнь дарю,
В любви только тебя я желаю,
И любовь лишь тебе отдаю.
— Ну как, красиво? — спросил он у Льва.
На его вопрос Лев ничего не ответил, а только грустно, глядя на него, покачал головой и тихо сказал:
— И этим ты прославляешь Бога теперь, когда рушится дело Божие? Когда столько страданий и слёз?
— Но моя любовь уменьшит слёзы, — сказал Володя. — Всё-таки я несу Паше счастье. Вот, например, я ей пишу тоже стихотворение:
Ты моя вся нетронутым телом,
Ты моя вся невидимой душой,
Ты моя вся решительной, смелой,
Ты моя и любимая мной.
Никому из людей ты не скажешь:
«Я твоя всей любовью моей».
Ты одну лишь любовь мне покажешь,
И навеки ты будешь моей.
Ты со мною безмолвна, незрима,
