– Здесь, – указывает т. Шолохов, – замечается явное упрощенчество. А ведь Павленко сумел избегнуть этого в изображении, например, советских хозяйственников. Эти образы даны тепло, красиво, им безусловно веришь.
Упреки в неправдоподобном показе врага относятся не только к литературе, но и ко всем другим областям искусств, например и в кино, Шолохов приводит в качестве примера фильм «Аэроград» Довженко5. Здесь в показе врага много «шапкозакидательства», много наивного, много легковесного. Любой дальневосточник мог бы более убедительно охарактеризовать особенности японской военщины, японской разведки.
– Итак, – заканчивает т. Шолохов, – перед нами серьезнейшая задача: оправдать огромное доверие многомиллионных масс, идущих сейчас к выборам, научиться говорить с ними по-серьезному, правдиво: без малейшей утайки, без малейшей фальши рассказывать о наших друзьях и врагах.
В заключение писатель заявил нашему корреспонденту, что он предполагает приехать в Москву к 23 октября, чтобы присутствовать на премьере «Поднятой целины» в Большом театре Союза ССР.
Станица Вешенская, 14 октября
(По телефону от нашего спец. корреспондента)
Я. Эйдельман
В гостях у Михаила Шолохова
Вешенская подкупает не только своей живописностью, но и теми ярко выраженными особенностями, которые характеризуют стиль советской провинции. Судите сами: к услугам населения в 3,5 —
4 тысячи человек имеется газета «Большевистский Дон», выходящая 15 раз в месяц, две школы (десятилетка и неполная средняя), педагогический техникум, звуковое кино, заканчивается строительством новая электростанция в 150 лош. сил, строится водопровод и т. д. Имеется и свой театр казачьей молодежи. В репертуаре театра – «Гроза», «Поднятая целина», «Ревизор», «Слуга двух господ», «Земля» И. Вирта (так в корреспонденции. – В. П.), «Как закалялась сталь» И. Островского (последние две постановки готовятся к 20-летию Великой социалистической революции).
Станичники с гордостью и любовью говорят о своем прославленном земляке Михаиле Шолохове, словом и делом участвующем в их работе, помогающем развивать культуру станицы, воспитывать казачью молодежь в духе советского патриотизма. Колхозники, учителя, школьники, агрономы, библиотекари – все, кто нуждается в том или ином совете, в той или иной поддержке писателя, знают, что двери шолоховской квартиры широко перед ними раскрыты.
Оставаясь в своей «провинции», Михаил Шолохов больше любого нашего писателя знает страну, всю нашу действительность, участвует в великой социалистической стройке, видит все мельчайшие изменения в психике советского человека. Такая жизнь должна явиться примером для всей молодежи нашей необъятной родины.
Чрезвычайно любопытен в этом смысле и наш разговор с одним учеником местной школы. Узнав, что паренек этот через год-два кончает школу, мы спросили его:
– Ну а дальше что? В какой-нибудь город покрупнее? В Ростов, а может быть, даже в Москву?
Мальчик удивленно пожал плечами:
– Зачем? Окончу педагогический техникум и стану учительствовать. В Вешках же или рядом – в Базках, Боковской, Кошарах, мало ли где. Разве всем в столицы надо? А кто здесь тогда будет культуру поднимать? Живет же Шолохов у нас!
Так преломляется в сознании молодежи тот факт, что крупнейший советский писатель считает возможным жить и работать «не в столицах».
Когда мы сообщили об этом разговоре Шолохову, он удовлетворенно улыбнулся:
– Вот видите!
Надо думать, Шолохову приходится неоднократно улыбаться такой теплой, понимающей улыбкой при встречах с народом, которому он служит, как писатель-большевик. Эти встречи происходят не только в квартире писателя. Он неоднократно имеет возможность наблюдать культурный уровень масс и на собраниях, где ему приходится выступать время от времени с докладами. Достойно сожаления, что ни один из этих докладов не нашел отражения в печати. Речь Шолохова на вечере памяти А.М. Горького, речь на пушкинском вечере, на открытии казачьего театра, доклад о встречах с зарубежной молодежью и т. п. – все они, по свидетельству многих присутствовавших на этих выступлениях, изобиловали очень интересными высказываниями о борьбе за культурное наследство, о личности величайшего пролетарского писателя Максима Горького, о путях советской культуры. И ни редакция местной газеты «Большевистский Дон», ни устроители этих вечеров (в том числе и руководители педагогического техникума) не догадались организовать запись выступлений Шолохова.
– В значительной мере повинен в этом и сам писатель, – заявляет директор техникума т. Сенин: – он так обставляет все свои публичные выступления, что мы о них узнаем буквально в последнюю минуту, когда уже поздно что-либо предпринять. Для нас ясно, что делает он это с умыслом, боясь проявлений чрезмерного внимания.
Мы рассказали об этом Шолохову, выразив и со своей стороны недовольство тем, что не имеем возможности ознакомиться с содержанием его докладов. Шолохов весело запыхтел трубкой и махнул рукой:
– Ну, этого еще не хватало! Кому это нужно? Нас будут не по нашим выступлениям судить, а по нашей жизни.
Этот критерий является центральным для Шолохова. Два дня нашего общения достаточно убедительно показали, что у него нет слов снисхождения для литераторов, живущих кабинетной жизнью, для мещанских индивидуалистов, для тех, кто видит, в первую очередь себя в революции, а не ее цели, ее идеалы. Шолохов внимательнейшим образом следит за литературной жизнью столицы, за творчеством товарищей «по цеху», он имеет совершенно отчетливое представление об их быте, личных качествах и предрасположениях. Иногда просто диву даешься: откуда у него такая подробная, правильная информация – как будто он и не выходил за пределы этой среды.
При этом в своих оценках и определениях писатель не знает «полутонов». Покоряет предельная искренность его суждений, в которых отсутствует малейший намек на скидку кому бы то ни было – и себе в особенности – за счет былых литературных заслуг, авторитета, положения и т. п. Он с нескрываемым презрением говорит о писателях, говорящих друг другу льстивые слова из боязни «нажить врагов». Ненавистны Шолохову люди, «расчищающие локтями» дорогу к славе, падкие на рекламу, на демагогические выкрики, на митинговую истерию, – словом, на все средства, могущие еще и еще раз напомнить, что такой-то существует.
Об одном писателе, особенно злоупотребляющем этими приемами, Шолохов резко говорит:
– Встал в первые дни революции на ходули – и с тех пор не доверяет своим ногам. Так на ходулях и двигается, ходульно говорит, ходульно пишет.
