Торжество веры, конечно, производит впечатление, приятнее всякого другого. Добрые славяне признавались, что они никогда с такой радостью не встречали великого праздника, и дня, который препроводили вместе с нами, никогда не забудут. Иностранцам, особенно католикам, нравятся наши церковные обряды; они сознаются, что со всей пышностью в греко-российском богослужении соединено приличное великолепие, вливающее в душу священное благоговение; но при всем том они не иначе называют нас, как отступниками (Schismatici), а иногда обряды наши представляют совсем в превратном виде. Вот тому разительный пример. Один путешественник, бывший во время Пасхи в С.-Петербурге, описывая торжество сего дня, между прочим, сказал: чувствительно было для меня видеть, когда все бывшие в церкви, без различия чинов, царедворец и солдат, крестьянин и генерал начали обниматься и целовать друг друга в уста, говоря один другому: Crestovsky ostrov, vasilifski ostrov, то есть вместо «Христос воскресе» – Крестовский остров, а вместо «Воистину воскресе» – Васильевский остров.
В конце марта война между Австрией и Францией, давно и с нетерпением ожиданная, началась. Начальствующий эскадрой капитан 1-го ранга Мих. Быченский, не имея никаких повелений, в каком отношении должны мы были считать себя с австрийцами и французами, для получения нужных наставлений, 1 апреля отправил в С.-Петербург лейтенанта Кар. Вас. Розенберга. По занятии Триеста 6 мая французскими войсками положение нашей эскадры сделалось затруднительным, ибо французские и австрийские генералы при всяком случае уверяли нас, что мы с ними в союзе. Недоумение сие продолжалось до прибытия из Вены в Триест бывших посланников при сицилийском дворе и Оттоманской Порте тайных советников Д. П. Татищева и Италинского. 10 мая, несмотря на множество английских крейсеров, 10 французских канонерских лодок успели прокрасться из Венеции в Триест. 13 мая министр морских сил Итальянского королевства Кафарелли посетил нашего начальствующего; ему салютовано было из 13 пушек. В сей же день, по причине гнилости корабля «Уриила», снята была с него половина пушек, которые поставили на моле старого карантина. (Австрийцы не оставили в Триесте ни одного орудия.) Распоряжение сие послужило к нашей пользе или, лучше, лишило нас случая с выгодой сразиться с англичанами. 17 мая на рассвете английская эскадра, состоящая из 5 кораблей, 3 больших фрегатов и брига, показалась у мыса Салвора и шла на всех парусах к Триесту. Эскадра наша переменила позицию и стала так близко берега, что неприятелю пройти между нашими кораблями и атаковать нас с обоих бортов было невозможно[120]. Линия, состоявшая из 4 кораблей, 2 фрегатов и корвета, так стеснена была в виде полуциркуля и защищена с обоих флангов береговыми батареями, что англичанам под перекрестным огнем 250 орудий трудно было бы подойти и стать против нас на шпринг[121]. Перетянуться в новую позицию, спустить стеньги и реи на низ, ошвартовиться[122] и приготовиться к бою было делом трех часов. Опасность быть атакованным в расстройстве была лучшим в сей работе нашим помощником. Французы не менее были деятельны в построении береговых батарей, и у них к полудню все было готово. Неприятельская эскадра, не дошед до пушечного выстрела, по тихости ветра стала на якорь. В 4 часа пополудни, когда подул довольно свежий ветер, англичане снялись с якоря, под всеми парусами спустились на нашу линию и с батарей старого карантина сделали уже несколько выстрелов; мы с нетерпением, с жадностью считали минуты, когда неприятель приблизится на наш выстрел; но, к крайнему сожалению, английский командор не осмелился сделать нападения, поворотил назад и стал на якорь на прежнем месте. Мы досадовали, что поставлены были в столь выгодной позиции, нам даже и потонуть было не можно (чего по ветхости кораблей прежде всего ожидать было должно); ибо под кораблями оставалось не более аршина воды. Напасть на нас значило бы безрассудно отдаться нам в руки.
Неприятельская эскадра более месяца была в виду Триеста и, кажется, искала случая к нападению; мы со своей стороны были во всякое время готовы к сражению. На картечном выстреле от линии кораблей положили на якорях боны[123] и каждый день обучали людей пушечной и ружейной экзерциции с огнем, а на шлюпках приучали людей к абордажу и рукопашному бою. 9 июня англичане ночью покушались близ Триеста налиться водой, но гребные наши суда и французские пикеты в том им воспрепятствовали. 24 июня, когда отряд австрийской милиции по дороге к Фиуму сражался с французами, английская эскадра также приблизилась к гавани; мы были в великом беспокойстве: австрийцы дрались упорно, звук пушечных выстрелов приближался и становился слышнее. Положение наше было самое затруднительное; ибо если бы австрийцы взяли город, то бы мы должны были или погибнуть без славы, или без сражения сдаться. Один из английских фрегатов из бухты Муйя начал бросать бомбы, которые ложились близ кораблей. Наши офицеры из одной уриильской 28-фунтовой пушки, поставленной на высоте у Сант-Андрея, несколькими меткими выстрелами принудили оный фрегат отступить. Французская гребная флотилия вышла из гавани для преследования; но подул ветер, и английский фрегат успел соединиться со своей эскадрой. На другой день у сего фрегата починили подводную пробоину; австрийцы также отступили и более к Триесту не приближались. Ночью англичане бросили в город несколько конгревовых ракет, одна из них попала в дом, но без дальнего вреда. 17 июля английский фрегат и бриг, узнав, что французская флотилия пробирается близ берега из Венеции в Триест, ночью напали на нее столь удачно, что всю ее истребили и взяли в плен 7 канонерских лодок и 4 требаки. Сие было последним военным действием близ Триеста. По заключении мира англичане удалились.
После Аспернского сражения Наполеон для переправы чрез Дунай и для служения на канонерских лодках и батареях, на острове Лобау устроенных, имея нужду в искусных матросах, решился воспользоваться покушением англичан напасть на эскадру нашу в самой гавани; но дабы преждевременно не открыть своей настоящей цели и зная, что пребывание наше в Триесте со времени занятия оного французами, не очень приятно, прислал к начальствующему эскадры капитану Быченскому следующее предложение: «Полагая, что пребывание Российской Императорской эскадры в Триесте небезопасно от нападения англичан, я предлагаю вам, г. капитан, воспользоваться удалением неприятельской эскадры от берегов или каким другим удобным случаем и перейти с эскадрой, вам вверенной, в Анкону, где как содержание людей, так и сильная защита сей хорошо укрепленной крепости будут для вас обеспечены. Если же какие обстоятельства предпринять поход сей не позволят, то я, искренне радея о чести флага моего союзника и друга, предлагаю вам разоружить корабли и, сдав все принадлежности оных моим комиссарам, перейти с экипажами в Удино, где, сформировавшись в батальоны, ожидайте дальнейшего повеления для следования в отечество ваше». 10 июня лейтенант Розенберг, возвратившийся из С.-Петербурга, послан был в Вену с ответом следующего содержания: «По ветхости кораблей невозможно без явной опасности перейти мне с эскадрой из Триеста в Анкону. Я надеюсь, что больше будет чести для флага Августейшего моего Монарха сразиться с неприятелем, нежели, не сделав ни одного выстрела, оставить корабли ему на жертву. В таких обстоятельствах оставить свой пост без точного повеления моего Государя и долг и честь мне запрещают».
