Дэйи Шинь, говоривший следующим, уцепился за заявление доктора Хочмана о том, что, по его мнению, эти девушки чувствовали если не сознательное, то подсознательное раскаяние.
Что касается Сьюзен, “она еще очень молода, — заявил Шинь.
— Ей только двадцать два года. Я верю, что надежда о ее исправлении еще не умерла… Быть может, когда-нибудь она исправится до такой степени, что сама поймет наконец, что совершенное ею не было хорошим поступком. Я верю, что она заслуживает шанса, малейшей возможности выйти когда-нибудь на свободу и прожить остаток жизни вне тюремных стен”.
То была весьма неудачная стратегия со стороны Шиня, поскольку подразумевала: будучи приговорена к пожизненному заключению, Сьюзен Аткинс когда-нибудь сможет быть отпущена на волю и отбывать остаток заключения условно. По закону, обвинение не может упоминать об этом, ведь это может сильно повредить подсудимому.
Из четверых адвокатов защиты Максвелл Кейт произнес лучшую вступительную речь. Он также оказался единственным, кто действительно попытался опровергнуть мои доводы.
“Мистер Буглиози говорит вам, что если смертная казнь не соответствует данному преступлению, тогда она не должна применяться ни к одному преступнику. Итак, я хочу понять, следует ли вообще применять подобное наказание?
В конце своего выступления при разборе вины этих людей мистер Буглиози зачитал вам имена убитых. Позвольте, я теперь прочитаю для вас, леди и джентльмены, список “живых мертвецов”: Лесли, Сэди, Кэти, Пищалка, Бренда, Уич, Сэнди, Кэтрин, Цыганка, Текс, Клем, Мэри, Змея, и, вне сомнений, этот список далеко не полон. Эти жизни, и жизни этих трех юных девушек в особенности, были настолько изувечены, что в некоторых случаях, возможно, спасти их уже не удастся. Я надеюсь, что дело обстоит иначе, но это все же возможно”.
Лесли Ван Хоутен, настаивал Кейт, еще способна исправиться. Ее необходимо обследовать, но не убивать. “Я не прошу вас сейчас простить ее, хотя прощение — высший акт христианского милосердия. Я прошу вас только дать ей шанс восстановить саму себя. Она заслуживает того, чтобы дать ей возможность жить. Содеянное ею не было делом рук настоящей Лесли. Пусть сегодняшняя Лесли погибнет — и она умрет, медленно и, наверное, болезненно. Но пусть Лесли, которой она некогда была, снова восстанет к жизни”.
Нигде на протяжении всей речи Пола Фитцджеральда, которая последовала затем, адвокат не заявил и даже не намекнул, что именно Мэнсон ответственен за произошедшее с Патрицией Кренвинкль.
“Патриции Кренвинкль двадцать три года, — отметил Фитцджеральд. — Если в году 365 дней, то эта девушка прожила среди нас примерно 8400 дней, или, приблизительно, 200 тысяч часов.
Совершение вменяемых ей преступлений заняло, в лучшем случае, около трех часов.
Неужели мы будем судить эту девушку за то, что произошло всего за три из этих 200 тысяч часов?”
23 мая, перед самым началом судебного заседания, я отошел от своего стола к питьевому фонтанчику. Мэнсон, сидящий взаперти неподалеку, довольно громко крикнул мне: “Если меня приговорят к смерти, прольется немало крови. Потому что я не собираюсь позволить убить себя”.
И судебный пристав, и мой помощник Стив Кей слышали это замечание. Кей, не сдержавшись, выскочил за дверь зала и повторил это высказывание журналистам. Узнав об этом, я обратился к репортерам с просьбой не публиковать этот материал. “Геральд экзаминер” не согласилась и мгновенно выпустила номер с сенсационной шапкой:
МЭНСОН УГРОЖАЕТ СМЕРТЬЮ
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ О МАССОВОМ ТЕРРОРЕ
В СЛУЧАЕ ВЫНЕСЕНИЯ СМЕРТНОГО ПРИГОВОРА
Еще ранее, однако, судья Олдер, узнавший о произошедшем, принял решение не дожидаться окончания слушаний и секвестровать присяжных немедленно.
В своем заключительном слове я перебрал, пункт за пунктом, все прежние заявления защиты и возразил на каждое. Например, защита объявила, что Линда пересказала на суде услышанную где-то запись признания Сьюзен Аткинс. Зачем Линде было слушать какие-то там записи, вопросил я, если она сама присутствовала при событиях обеих ночей?
Канарек сказал присяжным, что, вернувшись с вердиктом о смертной казни, они сами станут убийцами. То было очень серьезное заявление. В поддержку его Канарек зачитал пятую заповедь: “Не убий”.
В ответ я сообщил присяжным, что большинство исследователей Святого Писания и теологов интерпретируют данную мысль следующим образом: “Ты не должен совершать разбойных убийств" — именно так это и звучит в издании Новой английской Библии 1970 года.
Десять заповедей цитируются в 20-й главе Книги Исхода, напомнил я. Канарек забыл упомянуть лишь об одном: о том, что уже в следующей главе смертная казнь узаконивается. Книга Исхода, глава 21, стих 12. Читаем: “Кто ударит человека так, что он умрет, да будет предан смерти”, тогда как стих 14 той же главы гласит: “А если кто с намерением умертвит ближнего коварно и прибежит к жертвеннику, то и от жертвенника Моего бери его на смерть”.
Канарек доказывал, что Мэнсон не располагал вообще никакой властью. В дополнение ко всем свидетельским показаниям, прозвучавшим при разборе виновности подсудимых, я заметил теперь, при определении наказания: “Аткинс, Кренвинкль и Ван Хоутен сыграли роль жертвенных агнцев и признались в совершении убийств, а затем лгали в этом зале о том, что Мэнсон ни при чем; уже сам факт, что они с готовностью лгали с этого свидетельского места, доказывает, тем очевиднее, власть над ними Мэнсона…” Что же до остальных свидетелей “Семьи” — Пищалки, Сэнди и прочих, — то “их голоса раздавались в этом зале будто заезженная пластинка. У них одни и те же мысли; они пользуются одними и теми же словами; каждый из них был точной копией другого. Они по-прежнему полностью подвластны и подчинены Чарльзу Мэнсону. Все они — его помеченные “Х”-рабы”.
Я перешел теперь к мотиву “убийств под копирку”. Моей задачей было полностью уничтожить порожденные им сомнения, но не задерживаться на данном предмете слишком долго, чтобы не показалось, будто я сам воспринимаю его как правдоподобную причину для убийств.
“Это просто смешно, леди и джентльмены, — начал я, — с каким упрямством три подсудимых девушки и свидетели защиты пытались переложить на других вину Чарльза Мэнсона.
Им пришлось изобрести новый мотив убийств, другой, чем Helter Skelter. Почему? Да потому, что в ходе разбора вины подсудимых не менее десяти свидетелей окончательно и бесповоротно связали Мэнсона с Helter Skelter; теперь они уже не могли назвать тот же мотив, ведь тем самым они сказали бы: “Да, Чарльз Мэнсон задумал эти убийства”. Отсюда и “убийства под копирку”.
