снежным покровом зимы. А у крестьян, живших в Молого-Шекснинской пойме, было не так.
Уже будучи в колхозах, крестьяне в десять-четырнадцать дней справлялись с колхозным сенокосом, выкашивали все луга подчистую и убирали на них всё сено. До жнитва хлебов у них оставалось свободное время, и они не упускали его. И хотя для личного скота по трудодням колхозникам сена вроде бы приходилось немало, но чтобы был полный достаток в корме, и норовя заработать копейку на сене, люди после основного сенокоса убирали свои косы под навесы, брали в руки серпы и шли в кустарники жать серпом чудо-буйную траву. Её беремями вытаскивали из кустов на открытые пространства скошенных лугов, высушивали на солнышке и убирали в свои жилища на хранение. Серпами наминали тысячи огромных возов сена — этого незаменимого корма для лошадей, коров и овец. И так крестьяне делали не из-за нехватки корма для скотины, а из-за избытка корма, из-за жадности к труду и из жалости к природному добру, которое, не приложи руки человек, пропадёт без пользы. Умели мологжане и шекснинцы вести крестьянское хозяйство, хотя многие из них не умели написать своих имен и фамилий.
До колхозов и при них пойменские мужики много сена продавали на сторону — возами возили то в «горские» деревни, то на базары в Некоуз, Брейтово, Пошехонье-Володарск и даже в Ярославль. Название «сенной базар» в Рыбинске еще в давние времена порождено было торговлей на том базаре сеном с лугов Молого-Шекснинской поймы. Под естественными травами в междуречье находилось столько земли, что с тех сенокосных лугов корма хватало всему скоту поймы и скоту многих междуреченских сел и деревень. До революции извозчики многих городов Ярославской губернии и прилегающих к ней других губерний держали своих лошадей благодаря сену, заготовленному в Молого-Шекснинской пойме. При колхозах на многие сенопункты, расположенные тогда по берегам Мологи и Шексны, по госпоставкам привозилась масса сена. Там оно прессовалось в тюки, грузилось в баржи и плыло сначала по тем двум рекам, а потом вниз по Волге. В крупных городах сено из барж перегружалось в товарные вагоны и шло по железной дороге на корм коням Красной кавалерии.
После революции, по решениям Ярославского губисполкома, земорганы выделяли для многих «горских» деревень покосы в пойме. Бывало, во время сенокоса только лишь из одной Брейтовской волости переправлялись на паромах через Мологу либо в Перемуте, либо в Трезубове длинные вереницы подвод. Растекаясь по дорогам поймы, они ехали на покос. Решётчатые бабки сенных одров тех подвод были похожи на цыганские балаганы. Крестьяне в сенокосную пору ехали в пойму не на один-два дня, а на все время сенокоса. Они везли на одрах не только грабли, вилы, косы и молотки, но и ведра, чайники, узлы с пологами и дерюгами, блюдами и ложками. На мологский покос мужики и бабы из «горских» деревень харчей не брали, одну лишь соль. Всю еду для себя они добывали на месте покоса: хлеб и картошку брали из деревень мологжан либо шекснинцев, а похлебку варили с рыбой, которую без особых усилий ловили себе в реке. В середине летней ночи две пары «горских» косцов спускались к реке или озеру и за какой-то час-полтора налавливали недотками-бреднями длиной в сажень превосходные рыбьи харчи на всех сенокосников палаточной деревни. Во время сенокоса на берегах Мологи, возле густых зарослей ивняка и черёмух, «горские» покосники устраивали шалаши и палатки-пологи для отдыха. Вечерами во многих местах у сенокосных шалашей и палаток нередко слышались заливистые переборы гармошки и добрая русская песня. А поздно вечером, искупавшись в хрустально-прозрачной мологской воде, приезжие покосники моментом засыпали в своих пологах мертвецким сном и пробуждались по утрам чуть забрезжит рассвет. Закончив покос и пометав все сено в стоги, те покосники отправлялись из поймы домой в свои «горские» деревни. А к стогам сена они приезжали уже зимой на санях и тогда брали его сколько надо.
Сколько скота и домашней птицы было у жителей поймы, какой именно породы были эти животные — этого никогда и никто толком не знал. После коллективизации в райцентре Брейтово, например, канцеляристы завели учёт лишь колхозных ко-ров, а личную скотину никто не учитывал, да и сделать это тогда было затруднительно. Личная скотина у молого-шекснинцев то прибывала, постоянно нарождаясь, то убывала, когда её резали на мясо. Сколько её прибывало, сколько убывало — никогда такой статистики не велось. Когда в междуречье организовывались колхозы, то от каждого единоличного хозяйства в колхозное стадо пошла одна корова, а у большинства крестьян их было по две. Жизнь крестьянина без коровы в пойме была немыслима. Междуреченские коровы были упитанны и давали хорошие удои. Молоко у коровы, как говорили прежде, на языке — как покушает, такое и молоко даст, а ели наши коровы много и вкусно.
Когда по весне, после зимней стоянки, коров выгоняли на пастбище, то в первый день пастьбы они то ли от радости прихода весны-вольницы, то ли от избытка своих коровьих сил носились, задрав кверху хвосты, как бешеные, сначала по деревне, а потом на лугу и устраивали между собой такие бои, что у некоторых коров отлетали рога. Заморённая корова с впалыми боками и обнажёнными от бескормицы рёбрами не станет устраивать такие баталии. Пастух, подпаски да сами хозяева коров в первые дни пастьбы никак не могли с ними сладить; не могли совладать с ними и усмирить их даже кнуты и палки. Только спустя несколько дней, когда коровы обнюхивались друг с другом и привыкали к чарующей прелести весны, они приходили в себя и мирно паслись на молодой весенней траве.
В каждом дворе у поймичей были овцы. И не по две-три, а по десятку штук, у кого и больше. Почти все держали поросят и резали их на зиму. Чуть ли не в каждом дворе рядом с овцами в загородке стоял телёнок.
Куры за год накладывали под своими насестами горы помета. Когда открывали дверь на крыльце, чтобы войти в избу, так обязательно под всяким мостом гоготали у кого гуси, у кого — утки. Коровы барынями ходили по дворам и всегда по свежей подстилке из соломы, на которую они могли лечь, как на перину, в любом углу или на середине двора. Под ногами мелкой скотины всегда шуршала солома вперемешку с обронённым
