Последствие доказало, что Сенявин сим благоразумным подвигом заслужил уважение и самых неприятелей, приуготовил себе то английского адмирала снисхождение, которое спасло честь нашего флага и избавило Россию от огорчения видеть флот свой принужденным без славы сдаться на уничижительную капитуляцию или вовсе быть истреблену.
10 ноября французская армия числом до 30 000 человек, собралась в окрестностях Лиссабона, но, опасаясь возмущения жителей столь многолюдной столицы, не прежде как 22 ноября в 6 часов пополудни вступила в Лиссабон, а в следующие дни заняв все крепости по берегу Таго расположенные, 25 ноября в полдень на оставшихся в адмиралтействе 4 кораблях, 10 фрегатах и 8 мелких военных судах[125], также и на всех крепостях и батареях спустили португальские флаги, а вместо оных подняли французские. Причем главнокомандующий французскими войсками генерал Жюно именем Наполеона объявил, что Браганский дом перестал царствовать в Португалии.
Несмотря, что Португалия занята была без всякого сопротивления, с ней поступлено было, как с завоеванной областью. Первыми действиями французского правительства были: отобрание в казну английских товаров, коронных имуществ, наложение на государство обременительной контрибуции и все другие меры, к угнетению и разорению народа способствующие, что крайне затрудняло распоряжения Сенявина к продовольствию его эскадры.
Не имея еще никаких наставлений, в каком виде приемлет наш кабинет насильственное занятие Португалии, доселе бывшей с Россией в союзе; и как флот наш пришел в Лиссабон, тогда, когда принц-регент в нем еще властвовал, то посему, полагая Лиссабон для российского флага портом нейтральным, Сенявин, дабы обеспечить себя на случай дурного оборота дела для французов, решился не принимать никакого участия в делах нового союзника, уклонять от себя всякие неприязненные поступки, могущие оскорбить народ португальский; и, наконец, в действии против англичан ограничить себя только тем, чтобы с собственными силами быть во всякое время готову принять и отразить их нападение. Адмиралу стоило большого труда соразмерить свое поведение сказанным образом, нужна была необыкновенная осторожность и благоразумие, дабы выиграть доверенность дюка д’Абрантеса, старавшегося вовлечь Сенявина в свои распоряжения, к угнетению португальцев клонившиеся, и притом не оскорбить англичан, с величайшей недоверчивостью наблюдавших его поступки и поведение. По счастью, Жюно, будучи пышный и великолепный француз, был притом человек добрый, простой и откровенный в обхождении, и Дмитрий Николаевич до того снискал его доброе расположение, что маршал, поколику строгость предписаний Наполеона ему позволяла, за удовольствие поставлял облегчать участь покровительствуемых Сенявиным англичан, с давнего времени в Лиссабоне поселившихся. С другой стороны, адмирал Коттон, получив от Сиднея Смита, которого он сменил, доброе мнение о свойствах Сенявина, хотя отправление в Россию контр-адмирала Грейга и других английских офицеров[126], служивших на флоте нашем, было поводом неприятного объяснения с Коттоном, коему сия великодушная мера правительства нашего показалась ожесточением против Англии; но после сего сношения обоих адмиралов были основаны на взаимном уважении и приличной вежливости.
В апреле месяце 1808 года последовало высочайшее повеление Сенявину со вверенной ему эскадрой состоять в распоряжении Наполеона. Но сей вероломный союзник употреблял во зло сделанную ему доверенность. Все повеления, полученные от него, заключали в себе хитрые намерения, устремленные к погублению российского флота, и Сенявин, сколько ни старался под разными благовидными предлогами уклоняться от исполнения таких повелений, был поставлен наконец в самое затруднительное и опасное положение. В сих тягостных обстоятельствах Сенявин, отвергнув личную свою выгоду и лестные виды для своего честолюбия, руководимый токмо совершенной приверженностью к государю своему и любовью к отечеству, успел укрыться от прозорливого и неограниченного властолюбия, и если Наполеон был недоволен медленным исполнением его воли, то Сенявину обязаны мы сохранением нашей чести. Одно из таковых повелений было следующего содержания: дабы усилить эскадру нашу португальским кораблем и фрегатом, остававшимися в Лиссабоне, Наполеон приказал, призвав людей со шлюпа Шпицбергена, в порте Виго находившегося, и откомандировав с каждого корабля по нескольку людей, дополнить экипаж корабля и фрегата португальскими и иностранными матросами, которых должно было взять силой. Сенявин под предлогом, что ему нужно быть в осторожности от нечаянных нападений и в состоянии дать сильный отпор англичанам, начал починивать поодиночке все корабли свои и дал знать, что, когда он будет в готовности со своей эскадрой выйти в море и напасть на неприятеля, тогда приступит и к вооружению португальского корабля и фрегата.
13 мая в 5-м часу пополудни на адмиральском корабле «Твердом» от молнии загорелась грот-мачта[127]; огонь столь далеко распространился внутрь, что не было возможности утушить его. Адмирал приказал срубить мачту, и когда новая была изготовлена, то ее поставили, оснастили корабль и привели из Адмиралтейства на свое место в линию, не более как в 4 часа, за что капитану и офицерам сигналом изъявлена благодарность, а матросам приказано дать по чарке вина.
В начале 1808 года народная война распространилась по всей Испании. Уже патриоты, сражавшиеся с ожесточенным мужеством за драгоценную честь свою и свободу, несмотря на неустройство свое, в некоторых местах имели успех; всякое сношение с Россией прекратилось. Надежда на получение денег, к содержанию эскадры необходимых, совсем исчезла. Адмирал имел аккредитивы и личное уважение, хотя бы и мог брать деньги на исправление и на другие потребности эскадры от агентов; но рассуждая, что при возврате сумм агентам казна должна была приплачивать по курсу значительное число процентов и за комиссию, и желая отклонить от нее столь великий убыток, решился употребить на расходы призовую сумму. Но как сумма сия составляла собственность приобретших ее и по закону Петра Великого, ныне царствующим императором подтвержденному, долженствовала во всяком случае, как частное имущество, быть неприкосновенной; посему адмирал предложил участвующим, не согласятся ли они уступить каждый свою часть на издержки, по эскадре необходимые, представляя, что каждый, получа свою долю, вероятно употребит ее на иностранные изделия и возвратится домой со множеством безделок, но без денег, уверяя притом всех, что государь, конечно, с благоволением примет такое общее к нему усердие, и по возвращении в Россию каждый получит свою часть без удержания. Могли ли подчиненные Сенявина, привыкшие во всех его предприятиях видеть свою пользу и славу, могли ли, когда он сам значительной своей долей пожертвовал казне, не решиться следовать его примеру? Весь флот единодушно согласился, и казна от процентов, переводу денег на иностранную монету и за комиссию банкирам приобрела по самому ограниченному счету, в свою пользу до 250 тысяч червонцев; вся же призовая сумма и следовавшая на жалованье и прочее, простиравшаяся до 600 тысяч червонцев, осталась внутри государства нашего.
